ЖИТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ

– Теперь хорошо. – И, широко улыбаясь, добавил: – В ревир бил гестаповский шпицлик, и ми решиль разлучить вас, сюда в изолятор.

– Кто это мы?

– Ми… медицина. Ви есть не за это?

Перевязывая особенно болезненную рану на плече Мамеда, он спросил:

– В и бил на столп? Как долго?

– Сорок семь минул.

– Ну, это еще нет много… След на плеч нам понятный примета,… Есть поэзия про тот ужасный столп.

Мамед кивнул. Он знал, что в лагере сложены стихи о столбе пыток:

«Он здесь маячит, страшный, длинный,
И жертву ждет. И вот приказ:
«За нарушение дисциплины
подвесить их к столбу на час»
Нас здесь травили, как зверей,
осатанелые собаки.
Ведь там, где сердце у людей.
У этих извергов клоаки»…

– Мы вам делали карантин. Тиф нет. Завтра немецкий арцт[46] проверяйт и вас марш в ревир. Потом гестапо. Держился, геноссе!

Он быстро пожал Мамеду руку и, сильно припадая на левую ногу, ушел.

Утром следующего дня он снова очутился у койки Мамеда, и смущенно улыбаясь, сказал:

– Здравствайт, товарищ, а кушать никс… Скоро придет русский доктор. Геноссен просили передать: держался добре. Вам тебе верят – это есть бальзам!

Осмотревшись, он быстро поднял сжатый кулак к плечу, потом снял очки, протер стекла, еще что-то хотел сказать, но только указал пальцем на свой красный «винкель» и заковылял к выходу.

Спокойно и легко стало Мамеду от встречи с незнакомым другом… «Товарищи просят держаться… В меня верят… Живет организация!»

В изолятор вошел уже знакомый русский врач. С ним был немец, остановившийся в дверях, под его халатом виднелся эсэсовский мундир.

– Объективные данные за время пребывания в карантине не показали у узника никаких признаков инфекционных заболеваний, – доложил русский врач немцу.- Температура держалась два дня. Ожоги заживают в пределах обычно наблюдаемых аналогий…

– Убрать! – прервал его немец. – Выдадите его конвоирам «политабтайлунга». У них там раны быстро рубцуются!

С тяжелым сердцем ждал теперь Мамед новых допросов. Но, совершенно неожиданно для него, Мамеда посадили в полицейскую машину. Из отрывочных разговоров конвоиров он понял, что его везут в Берлинскую тюрьму гестапо.

В Берлин вызвали также гауптштурмфюрера Крамке,

XIII

Кабинет, в который привели Мамеда Велиева, был основательно обжит толстым немцем. Под расстегнутым мундиром – ослепительно белая сорочка. На бледном лице – холодные проницательные глаза, черная щеточка усов, как у Гитлера.

За широкой спиной нового следователя – очевидно крупной гестаповской шишки – стояли, вытянувшись, гауптштурмфюрер Крамке и еще два эсэсовца.

Яркий свет слепил глаза. Вдруг Мамед услышал глухой стон. Ковер посреди комнаты был подвернут, на светлом пятне паркета лежал одетый в полосатое человек.

Рявкнула команда. Человек с трудом поднялся. Лицо его было разбито в кровь.

– Ты знаком с этим интеллигентом? – спросил следователь у Мамеда.

– Первый раз вижу.

– А ты этого «мейстерзингера» знаешь?

– Нет, – ответил избитый.

– И вас не услаждал пением русский соловей?

– Я никогда не слышал его.

– Тогда продолжим наш «коллоквиум», – заявил следователь. – Займемся историей. Пусть и новый присутствует. Ему это будет на пользу… Так вот, когда произошла битва в Тевгобургском лесу? Отвечай, сопливый интеллигент!

Молчание.

– Не знаешь? Тогда расскажи, что тебе известно о нашем реванше в Компьенском лесу?

Молчание.

– Этого ты, конечно, и знать не хочешь? Больше ничего спрашивать не буду. Но стоять тебе, пока не ответишь. А не ответишь – подохнешь. Верно я говорю, Крамке?

– Яволь!

Спустя несколько минут узник разжал разбитые губы и невнятно заговорил.

– Дайте ему воды, – сказал следователь. – Он, кажется, хочет отвечать.

– А вы о «башне черепов» слыхали? спросил допрашиваемый.

– Ну, расскажи, послушаем.

– Эта башня у нас, в Югославии. В стены башни, по приказу султана замуровали черепа сербских повстанцев, павших в бою на Чегре, что возле города Ниш. Башня должна была устрашать непокорных сербов.

– Ну и что же?

– «Башня черепов» стала музеем. Внуки знают, какой ценой их деды купили свободу. Так и написали у входа в башню.

С необычной для толстого человека живостью следователь бросился к узнику. Через мгновение тот уже лежал на полу и разъяренный гестаповец с проклятиями пинал его ногами. Прогремел выстрел, затем еще один. Судорожно дернулись ноги в деревянных колодках – и стало тихо.

«Это, кажется, Иво, серб-аптекарь, подумал Мамед, с ужасом глядя на убитого товарища.

– Унесите, и на сегодня хватит, прорычал следователь. – Вот что такое чти сербы Прав был великий Бисмарк: «Сербия – это серная спичка в возу сена».

Так Мамеду Велиеву пришлось увидеть, в «работе» гестаповского чиновника «Вилли-экзаменатора», любившего на допросах «заниматься историей».

***

Сигнал воздушной тревоги и глухие взрывы разбудили Мамеда.