«Мой сердечный друг – маэстро! „La fin couronne les œuvres!“[92]
– мог бы я воскликнуть, как лорд Клиффорд в „Генрихе VI“ Шекспира, когда высокоблагородный герцог Йоркский нанес ему смертельный удар. Ибо, слава богу, моя тяжело раненная шляпа упала в кусты и я, вслед за ней, навзничь, как некто, о котором в битве говорят: „Он пал“. Такого рода люди, увы, редко, мой милый, поднимаются вновь, однако именно так поступил ваш маэстро Иоганнес, и к тому же сразу на этом самом месте. О моем тяжело раненном соратнике или, скорее, соратнице, павшей плечо к плечу со мной или, вернее, с моей головы, я, увы, не мог позаботиться, так как у меня и без того было много дела; мощным прыжком в сторону (я применяю здесь слово прыжок не в его философском, а также и не в его музыкальном смысле, а только и всего лишь в чисто гимнастическом смысле) я постарался избежать пистолетного дула, которое некто наставил на меня и от какового дула меня отделяло не более трех шагов.Но я совершил и нечто большее – я внезапно перешел от обороны к нападению, накинулся на оного стрелка и без долгих разговоров вонзил ему в живот свою трость со стилетом. Вы всегда упрекали меня в том, маэстро, что я слабо владею исторически-повествовательным слогом и неспособен что-либо рассказать, не ввертывая при этом ненужные фразы и отступления. Что вы скажете теперь на это складное и связное изложение моего итальянского приключения в зигхартсхофском парке, в парке того самого Зигхартсхофа, где великодушный князь правит с такой кротостью, что готов терпеть даже и бандитов, должно быть, ради приятного разнообразия?
Примите, мой милый маэстро, все вышесказанное лишь как предварительное – имеющее характер выдержек и аннотаций – изложение содержания исторической главы, которую я, если мне позволят это мое нетерпение и господин приор, напишу вам вместо ординарного письма. Относительно приключения в лесу остается добавить лишь немногое. Мне сразу же стало ясно, что, когда раздался выстрел, я должен был воспользоваться этим, ибо, падая, я ощутил жгучую боль в левой половине моей головы, которую конректор заведения, в коем я обучался в Гёнионесмюле, справедливо называл
Когда я вонзил вышеупомянутому Некто свою шпажонку в грудь, так что он беззвучно упал наземь, я бежал прочь с быстротой Аякса, ибо слышал голоса в парке и был убежден, что нахожусь в чрезвычайной опасности. Я хотел бежать в Зигхартсвейлер, но во тьме сбился с пути. Все быстрей и быстрей бежал я, все еще надеясь, что отыщу дорогу. Я перепрыгивал какие-то рвы и канавы в поле, вскарабкался на крутую возвышенность и, в конце концов исчерпав свои все силы, свалился наземь в каких-то кустах. Мне показалось, что молния сверкает прямо перед моим взором, я ощутил колющую боль в голове и пробудился от глубокого мертвецкого сна. Рана сильно кровоточила, я, приспособив носовой платок, наложил себе повязку, которая, право, сделала бы честь опытнейшему ротному хирургу на поле брани, и теперь очень весело осматривался. Неподалеку от меня вздымались мощные руины замка. Я заметил это, маэстро, ибо я, к моему немалому изумлению, вновь оказался на склоне Гейерштейна.