Житейские воззрения кота Мурра. Повести и рассказы

(Мак. л.)…для издателя настоящих записок явилось приятнейшим сюрпризом, что ему довелось узнать про весь примечательный разговор Крейслера с маленьким тайным советником из первых рук. Это и позволило ему нарисовать для тебя, любезный читатель, несколько картин из ранних лет редкостного человека, чью биографию издатель некоторым образом призван написать, и он полагает, что рисунок и колорит этих картин должно признать в достаточной мере характеристичными и полными значения. Во всяком случае, рассказы Крейслера о тете Фюсхен и ее лютне не оставляют сомнений в том, что музыка с ее сладостной тоской, с ее небесными восторгами пустила тысячу корней в груди мальчика, и не удивительно, что от малейшей раны из груди этой горячей струей должна брызнуть кровь сердца. Два обстоятельства из жизни любимого капельмейстера особенно занимали вышеупомянутого издателя, не давая ему покоя. Первое — каким образом маэстро Абрагам попал в семью маленького Иоганнеса и каково было его влияние на мальчика; второе — что за катастрофа изгнала добропорядочного Крейслера из столицы и превратила его в капельмейстера, каковым ему надлежало быть с самого начала; впрочем, не нам сетовать на предвечного, ибо он каждому из нас и в должное время определяет должное место. Кое-что издателю удалось разведать, о чем, читатель, он не замедлит тебе сообщить.

Что до первого, то установлено точно, что в Генионесмюле, где родился и воспитывался Иоганнес Крейслер, действительно жил человек, чей облик и все повадки казались странными и необъяснимыми. Тут надобно сказать, что городок Генионесмюль был доподлинным раем для всевозможных чудаков, и Крейслер рос, окруженный самыми диковинными особами, производившими на него впечатление тем более сильное, что он в детстве вовсе не общался со своими сверстниками. Упомянутый оригинал носил ту же фамилиях, что и небезызвестный юморист ^{70}, ибо звали его Абрагам Лисков, и был он органным мастером, причем временами глубоко презирал свое ремесло, временами же превозносил до небес, так что никогда нельзя было знать, каково истинное его мнение.

По словам Крейслера, в их семье о Лискове всегда говорили с глубоким уважением, почитали его величайшим искусником и сокрушались лишь о том, что сумасбродные причуды и шальные затеи отпугивают от него людей. Тот или иной горожанин упоминал порой как о большом счастье, что господин Лисков посетил его дом, собственноручно натянул новые струны и настроил фортепьяно. Притом рассказывали о его фантастических проделках, и это возбуждало в маленьком Иоганнесе сильнейшее любопытство; еще не зная этого человека, он весьма ясно представлял себе его облик, мечтал его увидеть, и когда дядя успокаивал его, говоря, что господин Лисков, быть может, придет к ним исправить ветхое фортепьяно, мальчик всякое утро спрашивал, когда же в конце концов появится господин Лисков. Но интерес мальчика к таинственному органному мастеру перерос в глубокое преклонение, смешанное с изумлением, когда однажды в соборе, куда дядюшка, как правило, ходил не часто, Иоганнес впервые услышал большой прекрасный орган, и дядя сообщил ему, что этот величественный инструмент изготовил не кто иной, как господин Лисков. С той минуты образ Абрагама Лискова, сложившийся в воображении Иоганнеса, исчез, уступив место другому, отнюдь не похожему на первый. В представлении мальчика, господин Лисков был высоким, статным мужчиной, красивой наружности, со звонким, сильным голосом, и ходил он непременно в сюртуке сливового цвета с широкими золотыми галунами. Так всегда был одет крестный отец маленького Иоганнеса, и мальчик питал великое почтение к его богатому наряду.

Однажды, когда дядя с Иоганнесом стояли у открытого окна, по улице стремительно пронесся маленький, худощавый человек в светло-зеленом кафтане из гладкого толстого сукна; широкие обшлага рукавов смешно трепыхались на ветру. Над завитым, напудренным париком была воинственно водружена маленькая треуголка, а по спине змеилась слишком длинная коса. Поступь у человечка была такой тяжелой, что каменная мостовая дрожала, и почти при каждом шаге он сильно ударял о землю длинной испанской тростью. Проходя мимо окна, человечек бросил на дядю пронизывающий взгляд сверкающих угольно-черных глаз, но не ответил на его поклон. Холодная дрожь пробежала по всему телу маленького Иоганнеса, в эту минуту ему неудержимо захотелось посмеяться над потешным человечком, но он не смог, — с такой силой ему стеснило грудь.

— Это был господин Лисков, — заметил дядя.