Житейские воззрения кота Мурра

(Мак. л.)…Совсем нечаянно, — проговорил князь Иреней, — без доклада гофмаршала, без заявления дежурного камергера, могу даже сказать — я говорю это только вам, мейстер Абрагам, пожалуйста, не разглашайте этого, — могу даже сказать, что без доклада прислуги (ни одного ливрейного лакея не было в приемных комнатах) негодяи все бездельничали в передней, играли в карты. А это большой порок! К счастью, проходил через комнаты тафельдекер (накрывающий на стол) и в дверях схватил его за полу сюртука, спрашивая, как о нем доложить князю. Тем не менее он мне понравился, это человек весьма учтивый. Вы, кажется, утверждали, что он ни больше, ни меньше, как простой музыкант? Даже без всякого чина?

Мейстер Абрагам удостоверил, что Крейслер, конечно, жил раньше совсем в иных условиях, дававших ему возможность обедать за княжеским столом, и что только суровая десница времени исторгла его из сферы таких условий, но что, впрочем, он непременно желает сохранять строгое инкогнито относительно своего прошлого.

— Итак, — сказал князь, — быть может, он дворянин, быть может, барон… граф… быть может, даже… Но не будем слишком увлекаться такими призрачными надеждами! Я, знаете ли, несколько faible[34] к таким таинственным историям. После французской революции были славные времена: маркизы фабриковали сургуч, графы вязали ночные колпаки, каждый хотел быть просто monsieur такой-то, и все потешались на грандиозном маскированном балу… Да, так мы говорили о господине Крейслере. Бенцон — женщина сведущая, она его хвалила, рекомендовала мне, она права. По манере держать шляпу под мышкой я сразу увидел, что имею дело с человеком образованным, с человеком хорошего тона.

Князь присовокупил еще несколько похвал относительно наружности и манер Крейслера. Мейстер Абрагам был уже вполне уверен, что ему удастся привести свой план в исполнение: ему хотелось присоединить в качестве капельмейстера своего закадычного друга к мифическому придворному штату и удержать его таким образом в Зигхартсвейлере. Но когда мейстер опять завел об этом разговор, князь решительно заявил, что из его предложения ровно ничего не может выйти.

— Посудите вы сами, мейстер Абрагам, — продолжал он, — возможно ли мне ввести в тесный круг своей семьи этого приятного человека, если я его приглашу в качестве капельмейстера, то есть сделаю его в известной степени моим чиновником? Я мог бы облечь его придворным званием и сделать его своим maitre de plaisirs или des spectacles[35], музыку он знает основательно и, как вы говорите, опытен, кроме того, в театральном деле. Но я держусь принципов моего любезного покойного родителя, который всегда утверждал, что упомянутый maitre прежде всего должен быть совершенно несведущим в вещах, его касающихся, иначе он будет слишком много заботиться как об них, так и о лицах, с ними тесно связанных, например об актерах, музыкантах и так далее.

Мейстер Абрагам хотел удалиться, но князь продолжал:

— Так как вы, мейстер Абрагам, являетесь в известном смысле charge d'affaires[36] господина Крейслера, я не скрою от вас, что только две вещи в нем не особенно мне нравятся; может быть, впрочем, это скорее привычки, чем настоящие глубокие черты его характера. Во-первых, он прямо смотрит мне в лицо, когда я с ним говорю. Могу засвидетельствовать, что у меня совсем-таки достопримечательные глаза, они могут страшно блистать, как глаза покойного Фридриха Великого; ни один камер-юнкер, ни один паж не осмеливается смотреть на меня прямо, когда я устремляю пламенный взор и спрашиваю, не провинился ли опять такой-то mauvais sujet[37] или не поел ли он все миндальные конфеты; но господин Крейслер — как бы на него я ни смотрел — не обращает на это ни малейшего внимания, смотрит на меня пристально и еще улыбается таким образом, что… что я сам поневоле опускаю глаза. Потом, у него такая странная манера говорить и отвечать, что можно, право, иногда подумать, как будто бы все ваши слова так, какие-то пустячки, как будто бы вы сами — последняя буква в азбуке. Это, знаете ли, несносно, и вы, мейстер, должны позаботиться, чтобы господин Крейслер оставил подобные привычки.

Мейстер Абрагам обещал сделать все сообразно с желаниями князя и снова вознамеривался удалиться. Тогда князь упомянул еще об особенном недоброжелательстве к Крейслеру, выказанном принцессой Гедвигой, сказал, что девушка с некоторых пор страдает какими-то странными причудами и фантазиями, и что лейб-медик назначил ей на ближайшую весну лечение сывороткой. Гедвига, именно, настаивает на странной мысли, что Крейслер бежал из дома умалишенных и при первом случае натворит всяких злокозненных приключений.

— Скажите, мейстер Абрагам, — продолжал князь, — скажите, пожалуйста, разве человек разумный может иметь хоть малейший признак ненормальности душевного состояния?