Житейские воззрения кота Мурра

Крейслер увидал действие скрытого вогнутого зеркала и рассердился, как всякий, перед которым чудесное, казавшееся несомненным, превратилось в пустой призрак. Чувство глубокого ужаса нравится человеку более, чем естественное разъяснение того, что казалось ему таинственным привидением. Он не хочет примириться с миром реальным, ему хочется увидеть что-нибудь из другого мира, не нуждающегося в телесных формах для своего проявления.

— Я, наконец, мейстер, не понимаю вашей странной склонности ко всяким шуткам и проделкам, — заговорил Крейслер. — Вы устраиваете разные чудесные фокусы, подобно тому, как искусный повар изготовляет из разных острых специй пикантное кушанье и думаете при этом, что люди, фантазия которых так же истощена, как желудок гуляк, получат таким путем надлежащее возбуждение. Но ведь согласитесь, что крайне нелепо, если кому-нибудь, во время таких проклятых фокусов, придет на ум, что все это произошло естественно.

— Естественно, естественно! — воскликнул мейстер Абрагам. — Как человек, не лишенный здравого смысла, вы должны знать, что в этом мире ничего не происходит естественно, — так-таки решительно ничего! Или не думаете ли вы, дорогой мой капельмейстер, что, получая с помощью известных средств известные результаты, мы ясно понимаем причину действия, проистекающую из неведомого, таинственного «нечто»? Однако раньше вы питали большое почтение к моим фокусам, хотя и не видели того, что в них наиболее замечательно.

— Вы разумеете невидимую девицу, — сказал Крейслер.

— Уже один этот фокус, — продолжал мейстер, — а есть много и других, — мог бы вам доказать, что самая трезвая, самая простая механика вступает нередко в соотношение с таинственными чудесами природы и может вызывать действия, совершенно необъяснимые.

— Гм, — проговорил Крейслер, — если вы будете сообразовываться с известной теорией звука, если вы сумеете искусно спрятать нужный аппарат, а где-нибудь вблизи будет находиться ловкое, искусное существо…

— О, Кьяра, — воскликнул мейстер Абрагам в то время, как на глазах у него заблистали светлые слезы, — о, Кьяра, милое, дорогое дитя мое!

Крейслер еще ни разу не видал старика так глубоко растроганным. Мейстер никогда не выказывал меланхолических ощущений, напротив, имел обыкновение постоянно издеваться над ними.

— Что это за Кьяра? — спросил Крейслер.

— Глупо, конечно, — отвечал с улыбкой мейстер, — что я сегодня выказываю себя перед вами какой-то старой плаксой; но Небесам угодно, наконец, чтобы я поговорил с вами об одном моменте моей жизни, о котором я так долго молчал. Подойдите сюда, Крейслер, поближе и посмотрите на эту большую книгу. Это самая достопримечательная драгоценность, которой я обладаю. Я получил ее в наследство от одного большой руки искусника по имени Северино, и вот я сижу здесь и читаю в этой книге о разных волшебных вещах и смотрю на маленькую Кьяру, изображенную в ней, и вдруг врываетесь вы, совершенно вне себя, и разрушаете мою магию именно в тот момент, когда я весь был проникнут сладким воспоминанием о самом прекрасном чуде, которое мне принадлежало в лучшие дни моей жизни!

— Ну, так расскажите же, наконец, в чем дело, — воскликнул Крейслер, — тогда и я поплачу вместе с вами!