Очень медленно, почти незаметно поначалу. Но бурая корка - не ржавчина - что покрывала их, треснула, размалываясь в темную труху. Они набирали ход. И звали в мир что-то ужасное. Что-то, что однажды люди предпочли забыть. Знание, от которого безжалостно отреклись. Знание, спасением от которого казалсь смерть. Знание, на фоне которого высшей милостью казалось сладкое безумие и ложь. Знание, которое было бесконечно жестокой ценой забыто, но которое не исчезло. Оно всегда было рядом, за тонкой кожистой перегородкой. И шестерни освободят его. Шестерни еще можно было застопорить и замедлить, задобрить, пока они не проснулись до конца, не вспомнили себя и свою суть. Поршни двигались медленно. Можно было успеть пропихнуть туда живого человека. И даже помолиться за его источающую нечеловеческий страх душу, прежде чем слабое обнаженное тело будет с чавканьем пережевано миллионолетним немертвым металлом.