Жители острова Хемсё

Солнце уже с четверть часа как взошло, но еще поднялось недостаточно высоко над верхушками сосен, чтобы осушить росу на траве. Бухта сияла, как зеркало, окруженная теперь светло-зеленым камышом; среди гоготанья старых уток раздавался писк недавно вылупившихся утят; там, в стае уклеек, вылавливали себе рыбок чайки, как бы плывущие на парусах, большие, ширококрылые, снежно-белые, как гипсовые ангелы на церкви, в дуплах дубов проснулись сороки и заболтали и загалдели о большом количестве белых рукавов рубашек, которые они увидели возле дома; в кустарнике закуковала кукушка, так страстно и неистово, как будто при появлении первого стога сена настанет конец времени сватовства; внизу, на ржаном поле, стрекотала и трещала луговая трещотка, а наверху, на горе, прыгала собака и приветствовала старых знакомых.

Белые рукава рубах и белые кофточки сияли при свете солнца, застилали собой кофейный стол, на котором звенели чашки и блюда, стаканы и кружки. Началось угощение.

Обыкновенно робкий, Густав теперь исполнял обязанности хозяина; чувствуя известную уверенность среди старинных друзей отца, он оставил Карлсона в тени и сам распоряжался водочной бутылью.

Но Карлсон, который завязал со всеми знакомство во время пригласительной поездки, держал себя как дома, как старший домочадец или гость, и за ним ухаживали.

Так как он был старше Густава лет на десять и отличался мужественным видом, то одерживал над ним верх, тем более что Густав не мог быть иным как «малым» в глазах тех, которые еще были на «ты» с его отцом.

Кофе был выпит; солнце поднялось; ветераны двинулись вниз к большому лугу с косами на плечах; парни и девушки пошли за ними вслед.

Густая, как мех, трава поднималась до бедер мужчин. Карлсону приходилось давать объяснения по поводу нового способа луговодства; он рассказывал о том, как он убрал прошлогоднюю сухую листву и траву, как он сровнял кротовины, как засеял вымерзшие плешины и как поливал луг навозной жижей.

Затем он, как военачальник, распределил свой полк; предоставил старикам и людям более почтенным почетные места, а сам занял последнее место — следовательно, не затерялся в толпе.

Итак, начался бой. Две дюжины косцов с белыми рукавами рубах, напоминающих лебяжий перелет, следовали по пятам один за другим, а за ними в расстроенном порядке, как стая морских ласточек, капризно порхающих в разные стороны, но все же державшихся одной кучкой, шли с граблями девушки, каждая за своим косцом.

Косы звенели, и мокрая от росы трава падала валиками, по обеим сторонам косцов лежали все летние цветы, занесенные сюда из леса и из кустарника: маргаритки, кукушкины слезки и подмаренник, полевая гвоздика, чечевица, воробьиное семя, прикрыт ^{1}, кашка и все луговые травы. Пахло медом и кореньями, перед смертоносным строем взлетали роями пчелы и шмели. Кроты, услышав грохот над хрупкой кровлей, забирались глубоко в землю. Черный уж испуганно заполз в канаву и исчез в маленьком отверстии, не шире каната. Высоко над бранным полем взвилась парочка жаворонков, гнездо которых кто-то из косцов неосторожно раздавил каблуком.

В виде арьергарда семенили скворцы, чтобы подобрать и расклевать всякого рода насекомых, валявшихся среди скошенной травы под жгучими лучами солнца.

Первая полоса была уже проложена до полевой межи. Борцы остановились и, опираясь на древки кос, любовались на разорение, которое они оставляли за собой. Они вытерли пот с лица и вынули по щепотке табаку из своих медных табакерок. В это время девушки поспешили встать во фронт.

Затем опять пускаются они по зеленому, цветочному морю, колыхающемуся под дуновением утреннего ветерка, то окрашенному яркими цветами, когда клейкие стебли и головки цветов ложились на волны белой медоносной травы, то сплошного зеленого цвета, распростертому как море в минуты полного штиля.

В воздухе чувствуется праздник, а в работе — соревнование; косцы скорей готовы упасть под солнечным ударом, чем бросить косы.

За Карлсоном идет с граблями Ида, и так как он последний в ряду, то ему легко, не подвергая опасности свои икры, хвастливо оглядываться назад и перекидываться с ней словечками. Норман же у него под наблюдением наискось от него; стоит тому кинуть взгляд на юго-восток, как раздается не столько доброжелательное, сколько недружелюбное предостережение: «Береги ноги!»

Когда пробило восемь часов, то заливной луг уже лежал как бороненное поле, гладкое как ладонь, а скошенная трава упала длинными рядами. Теперь производится осмотр сделанной работы и оцениваются удары. Над Рундквистом производится суд; отлично видно, как он шел; можно было подумать, что там плясали слоны. Но Рундквист защищает себя: ему приходилось наблюдать за девицей, которую ему дали, потому что еще случается, что девушки за ним бегают.

Теперь сверху раздался призывный крик Клары к завтраку; бутыль с водкой блестит на солнце, и начинается жбан со слабым пивом; на ровной скале дымится горшок с картофелем, на блюдах аппетитно лежит горячая килька, подано масло, нарезан хлеб, разливают по стаканам водку — завтрак в полном разгаре.