Жити и нежити

«Вчера. Ты помнишь, что я сказала тебе вчера? Вчера ты мог всё исправить. Сегодня уже нельзя. Почему ты молчишь? Говори!»

«Что мне сказать?»

Он улыбнулся.

«Гони меня. Бей меня. Разве ты не понимаешь, для чего я пришла? Разве ты не знаешь, зачем я здесь? Сразись со мной! Скажи, что ты меня ненавидишь! Ох, ну сделай же музыку тише! Я больше не могу!..»

И она смолкла. Настала оглушающая тишина.

«Я никогда не прогоню тебя, – сказал он. – Я люблю тебя».

Я закрыла глаза, как если бы он меня ударил. Губы дрожали, я силилась улыбнуться, но не могла. Подняла руку и погладила его лицо. Остановила ладонь на его глазах, и он смотрел на меня через мои прозрачные пальцы.

Потом снял мою руку и поцеловал эту раскрытую ладонь.

– Ты знаешь, кто я? – губы меня не слушались.

– Это неважно.

– Вот то, что я тебе принесла.

Я разжала другую руку. На ней лежал чёрный жребий. Чуть тёплый на ощупь. С матовым блеском.

Он сразу всё понял.

– Сейчас? – Он поднял на меня глаза. – Почему сейчас? – Что-то человеческое в последний раз поднялось в нём, но отступило. Он улыбнулся. Больше его не мучили вопросы, так же как меня не мучили ответы.

На коробке рядом с ним стояли недопитая бутылка вина и жестяные кружки. Он взял бутылку, вытащил штопором пробку. Налил в кружку и поднёс мне:

– Кидай.

– Поверь, я не могу по-другому. Я не я, я – судьба, – бормотала, глядя в ужасе, как бордовая жидкость плещет, скрывая жребий на дне.

Сердце моё вдруг ожило и заколотилось. Я поняла, что сейчас увижу то, чего бы никогда не хотела видеть. И беспамятство не спасет меня – я прекрасно знала, что этого мига я не забуду, он будет мучить меня, пусть даже я не буду знать, что это и откуда. Я потеряю покой, я потеряю совесть, в душе будет жажда, я стану хищником, и божественный облик покинет меня – я стану нежитью навеки, но и тогда память о Ёме, память об этой смерти не оставит меня. Вот что увидела я в этом вине.

– Будешь?

Ём показывал на бутылку. Я кивнула. Не думая. Что мне терять? Бордовая жидкость наполнила вторую кружку.

– За тебя, – сказал он, поднимая свою.

– Погоди! – Что-то толкнуло меня, я схватила его за руку и остановила.

Если я не могу изменить судьбу, я, по крайней мере, могу сделать свой выбор.

Держа его ладонь обеими руками, я склонилась к его кружке, выдохнула, как будто ныряла под воду, – и выпила до дна.

Всё, до капли.

Вместе со жребием, растворённым в нём.

И закрыла глаза.

– Ну как? – слышу через секунду. И после паузы: –  Вкусно?

Приоткрываю один глаз.

Ём. Сидит и смотрит на меня.

– Не такое хорошее, конечно, как у меня дома, но тоже ничего. Римми, клавишник, из Испании привёз. Ещё будешь?

– Погоди.

Я жду. Но ничего не происходит. Тёплая волна зарождается внизу живота и разбегается по телу. Хлещет по сосудам. Окрашивает бордовым кровь. Озаряет её пьяным солнцем.

И что же это, что бьётся пульсом в шее, в коленях, в руках? Это ли жизнь?

– Ём, что это? Ведь я… ведь мне… ничего?

Он сидит и улыбается. И смотрит на меня так, что я не могу этот взгляд не узнать: он смотрит на меня, как Яр. Яр, мой солнечный брат, победитель смерти.

– Было нельзя. Ничего нельзя. Даже воды. Глотка воды. Мы ведь нежити. Тени. Мы ведь…

– Ещё? – улыбается он и тянется к бутылке. А я смотрю на свои руки. Как во сне. Они не прозрачны.

– Погоди! – Догадка докатывает до головы и ударяет в мозг алым: – Надо проверить. Дай. Дай сюда!

Меня трясёт. Хватаю штопор и с силой всаживаю в ладонь. Слышу, как лопается кожа. Вынимаю. Штопор красный. Из раны, пульсируя, бьёт кровь.

– Ты чего? Отдай! – кричит Ём и вырывает штопор у меня из рук, отбрасывает. Вскакивает, дёргает меня с колен. Смотрит то мне в глаза, то на рану.

Прокатывается гром. Первые капли, огромные, тугие, разбиваются о крышу палатки. И сразу ливень.

– Ём! Ём, смотри: я живая!

Вытягиваю вперед руку. Кровь заливает ладонь.

– Вот балбеска! Чёрт, и нет ведь ничего…

Меня трясёт как в лихорадке. Он отводит меня в угол, сажает на раскинутый поверх ковриков спальный мешок, а сам рыщет по палатке, что-то ищет в вещах, потом стягивает с себя футболку и рвёт ее одним сильным движением.

Над нами рвётся от грома небо. По поляне с визгом разбегаются люди. Кто-то истошно вопит: «Ура!» а чуть дальше: «Слава Роду! Да́ждю слава!» Я слышу, как тарабанит по тенту, тарабанит по сцене, тарабанит по тёмной воде в реке и как шипят, потухая, купальские костры.

– Я живая, Ём! – лепечу. – Ты не понимаешь: живая!

– Ещё бы, – фыркает он, опускаясь передо мной на колени и хватая мою ладонь. – Люди от такого не помирают.

Меня продирает морозом от его слов. Пытаюсь заглянуть ему в глаза – но он сосредоточенно перематывает мне руку. Новая мысль вспыхивает в голове:

– Яр! Надо Яру сказать!

Рывком к выходу.

– Куда! Ну что за чучело! Иди сюда! Надо же перевязать.