Житие Дон Кихота и Санчо

И тут появился один погонщик мулов, «видимо, не очень-то добронравный»,[16] согласно Сервантесу, и, «услышав, что выбитый из седла бедный Рыцарь продолжает осыпать их оскорблениями, не мог этого стерпеть и решил в ответ пересчитать ему ребра»; он измолотил нашего идальго обломками его же копья, «пока не истощил весь запас своего гнева», хотя купцы и приказывали ему прекратить избиение. Вот теперь, когда лежишь ты поверженный и не в силах подняться, мой сеньор Дон Кихот, теперь-то и подоспел погонщик мулов, куда более злонравный, чем купцы, у которых он состоял в услужении, и осыпал тебя ударами. Но ты, несравненный Рыцарь, даже будучи избит до полусмерти, все равно почитаешь себя счастливым, ибо все случившееся воображается тебе одною из тех невзгод, которые случаются со странствующими рыцарями; и вот властью своего воображения ты возносишь свое поражение и превращаешь его в победу. О, если бы мы, твои верные последователи, почитали себя счастливыми, будучи избиты до полусмерти, почитали бы это одною из тех невзгод, что выпадают на долю странствующих рыцарей! Лучше быть мертвым львом, чем живым псом.

Приключение с толедскими купцами приводит мне на память другое приключение — то, которое выпало на долю рыцаря Иньиго де Лойолы; о нем рассказывает нам падре Риваденейра в главе III книги I «Жития»: когда Игнасио направлялся в Монтсеррате, «повстречался ему по воле случая некий мавр, из числа тех, что в ту пору оставались в Испании в королевствах Валенсии и Арагона», и «поехали они вместе, и началась у них беседа, говорили о том о сем, и зашел у них разговор о чистоте и непорочности Владычицы Нашей, Пречистой Девы». И такой оборот принял разговор, что, расставшись с мавром, Иньиго «стал сомневаться и не мог взять в толк, как же следует ему поступить; и не требует ли вера, им исповедуемая, и христианское благочестие, чтобы устремился он поспешно вослед за мавром, и догнал бы, и кинжалом наказал бы дерзость и бесчинство того, кто столь бесстыдно и непочтительно отзывался о Чистейшей Приснодеве». И сподобил Господь озарить светом своим разум животинки, «и вместо широкой и ровной дороги, по каковой проследовал мавр, направился конь по той, каковая более подходила самому Игнасио». Так что видите, чем обязано Общество Иисусово озарению, какового сподобился конь.

Глава V

в которой продолжается рассказ о злополучии нашего Рыцаря

Лежа на земле, Дон Кихот прибегнул к испытанному лекарству— вспомнил одну из своих книг: к такому же лекарству прибегаем и мы, когда терпим поражение; и вот начал наш Рыцарь кататься по земле и декламировать стихи. Что должно нам истолковать как способ найти усладу в поражении и переосмыслить его в рыцарском духе. А разве с нами в Испании не происходит то же самое?! Разве не находим мы усладу в поражении, разве не смакуем на особый лад, подобно выздоравливающим, самое болезнь?!

И тут как раз появился Педро Алонсо, землепашец и житель того же самого села, что и наш Рыцарь; Педро Алонсо помог ему подняться, узнал его, усадил на своего осла и отвез домой. И по дороге завязалась меж ними беседа, но друг друга они не поняли; об этой беседе Сервантес, надо думать, узнал от самого Педро Алонсо, человека простодушного и с небогатым воображением. И вот во время этой-то беседы Дон Кихот и произнес ту самую весьма многозначительную сентенцию, которая гласит: «Я знаю, кто я такой!»

Да, он знает, кто он такой, знает то, чего не знают и не могут знать всякие там доброхоты вроде Педро Алонсо. «Я знаю, кто я такой!» — герой произносит эти слова, поскольку его героизм позволяет ему познать самого себя. Герой вправе произнести: «Я знаю, кто я такой», и право это — источник и силы его, и его злополучия. Источник силы, ибо герою, знающему, кто он есть, нет причин страшиться кого-либо кроме Бога, сотворившего его таким, каков он есть; источник злополучия, ибо здесь, на земле, один лишь герой знает, кто он такой, и поскольку прочие этого не знают, все, что содеет либо изречет герой, представляется им деяниями и речами человека, который сам себя не знает, то есть безумен.