Житие Дон Кихота и Санчо

Но слова, что сказал в ответ Санчо, были еще глубже слов его господина и повелителя: назвав себя человеком смирным, кротким, миролюбивым, сказал он, что стерпит любую обиду, «потому что у меня есть жена и дети, которых надо прокормить и поставить на ноги», — так он ответил. О рассудительный и благоразумнейший Санчо! Знал бы ты, сколько еще существует на свете таких людей, у которых есть жены и дети и которым надо прокормить их и поставить на ноги; и люди эти нам все уши прожужжали, разглагольствуя о чести и достоинстве, в то время как честь и достоинство — роскошь, доступная только богатым, у них есть кому кормить их жен и детей и ставить последних на ноги, а если такой богач оставит жену вдовою, а детей — сиротами, так оно, пожалуй, для них будет еще и лучше, урона от того не потерпят. Таково было, друг мой Санчо, — как говорят, я-то здесь промолчу, — заблуждение твоего народа; а суть в том, что не пожелал он понять: жива честь, покуда в мошне деньги есть. Заблуждение это, возвышенное и благородное, разделял и разделяет твой господин: а ведь в тот час и лежа на том лугу, он, избитый до полусмерти, попытался было избавить тебя от этого заблуждения, доказать тебе, что ты нуждаешься в мужестве, дабы нападать и защищаться, поскольку можешь сделаться властителем острова, когда менее всего того ожидаешь.

А в наши дни тебя манят островом, что именуется Марокко,⁶⁴ и приводят те же доводы, что приводил твой господин. Средь каковых были сверхубедительные, как например ссылки на изменчивость фортуны. Не принимай на веру, друг мой Санчо, все эти разговоры о сильных народах и народах умирающих,⁶⁵ ибо мир непрерывно меняется, и то же самое, что мешает тебе добиться торжества ныне, может статься, позволит тебе добиться торжества так, как это будет принято в будущем. Ты терпелив, а терпение в конце концов приводит к победе. И терпение твое куда ценнее, чем все слова, сказанные твоим господином о том, что в потасовке с янгуэсцами претерпели вы оба побои, но не уронили своей чести, «ибо оружие, которое было в руках у этих людей и которым они нас побили, всего лишь простые дубины».

Есть предание, что Филипп И, узнав о поражении своей Непобедимой армады,⁶⁶ сказал, что не посылал ее сражаться со стихиями; и в недавние времена, когда некая Армада изрешетила нас ядрами,⁶⁷ тебе опять сказали, друг мой Санчо, что победа над нами была одержана не благодаря мужеству, а благодаря науке и богатству. Но ты в ответ на россказни посмеиваешься, помалкиваешь и ждешь своего часа. Вот и жди, вечное ожидание — крепость, в которой ты засел. Тебя печалили не размышления о том, бесчестит или нет избиение дубинками, тебя печалила боль от побоев, и тут ты был совершенно прав, поскольку боль от побоев проходит, а от оскорбления — нет; и кто воспринимает боль как нечто преходящее, может считать, что тем самым уже победил ее и превозмог. Хотя, как сказал тебе твой господин, «нет горя, которое бы не забывалось, и боли, которую бы не исцеляла смерть».

После этих и прочих бесед Санчо уложил Дон Кихота на осла, и они снова пустились в путь и добрались до одного постоялого двора.

Глава XVI

о том, что случилось с хитроумным идальго на постоялом дворе, который он принял за замок

И снова встретились Дон Кихоту женщины, которые сделали для него воистину женское дело, женщины сердобольные и сострадательные, поскольку все они — жена хозяина, ее дочка и Мариторнес — изготовили для Дон Кихота постель (прескверную), в которую он и улегся после того, как его облепили пластырями снизу доверху. Дон Кихот отблагодарил их речью, в коей трактирщица обратилась в «прекрасную сеньору», а само заведение — в замок, чему женщины немало подивились, и показалось им, что перед ними — человек совсем другой породы, чем люди, к коим они привыкли; и оснований для такого умозаключения было у них хоть отбавляй.

Тогда-то и вообразилось Дон Кихоту, что к нему вот–вот явится дочь владельца замка, внезапно в него влюбившаяся; и тут Мариторнес, пришедшая, дабы ублажить плоть погонщика мулов, человека плотского, наткнулась на нашего Рыцаря, человека духовного;⁶⁸ и тот обратился к ней с хитроумной речью, в коей просил прощения и объяснял, он-де настолько разбит и изломан, что даже если б хотел удовлетворить ее желание, это было бы невозможно, да вдобавок он обязан хранить верность несравненной Дульсинее Тобосской; а не будь этих двух препятствий, невозможности удовлетворить ее желание и второго обстоятельства, он не оказался бы таким простаком–рыцарем, чтобы упустить сей счастливый случай.

Вот пример утонченнейшей добродетели и достойной воздержанности; а все прочее вздор. И добродетель сия, естественно, обрела награду в виде пинков и колотушек: и задал же Рыцарю гону погонщик, от похоти распалившийся до белого каления. На шум подоспел хозяин, и началась катавасия с побоями, описанная Сервантесом.

Глава XVII