Читаем Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно полностью

После всех этих разговоров и встречи с Андресом, подпаском богача Хуана Альдудо, — о встрече с ним и его хозяином мы уже рассказали,91 — все прибыли на постоялый двор, и покуда Дон Кихот отсыпался, священник затеял спор о рыцарских романах с трактирщиком и его семейством и обрушил на них известную тираду о том, что книги, повествующие о приключениях дона Сиронхилио Фракийского и Фелисмарте Гирканского,92 лживы, полны нелепостей и бредней, история же Великого капитана — чистая правда, так же как история Диего Гарсиа де Паредеса.93

Но пожалуйте‑ка сюда, сеньор лиценциат, и скажите‑ка: сейчас, в настоящее время, а также в тот миг, когда ваша милость вела такие речи, где на земле пребывали — пребывали тогда — Великий капитан и Диего Гарсиа де Паредес? После того как реальный человек умрет — и, возможно, найдет себе место в памяти других людей — в каком смысле он значительнее, чем любой из вымышленных поэтами персонажей, которых вы поносите? Вы, ваша милость, должны помнить со времени учения афоризм: «Operari seguitur esse» — «Свершению предшествует существование», а я добавлю, что существует лишь тот, кто свершает, и что существовать — значит свершать; и если Дон Кихот свершает по отношению ко всем, кто знает его, свершения, утверждающие жизнь, то Дон Кихот — лицо, куда более историческое и реальное, чем многое множество людей, от которых остались одни лишь имена, и имена эти кочуют по летописям, которые вы, сеньор лиценциат, считаете достоверными. Существует лишь свершающий. Выяснение того, существовал ли некто либо не существовал, — следствие того, что мы упорно стараемся не замечать тайну времени. То, что было и чего уже нет, — не более существенно, чем то, чего еще нет, но что когда‑нибудь будет; прошедшее существует не в большей степени, чем будущее; и не в большей степени, чем будущее, оказывает воздействие на настоящее.94 Что сказали бы мы о путнике, упорно старающемся отрицать дорогу, которую ему предстоит пройти, поскольку мнит истинной и настоящей лишь ту, которую уже прошел? И откуда вы взяли, что эти существа, истинное существование которых вы отрицаете, не обретут когда‑нибудь оное, а посему уже существуют в вечности; и, более того, разве все, что только еще замышлено и зачато, не существует в вечности как нечто реальное и действенное?

И прав был хозяин постоялого двора — не зря же принял под кров свой героя, — был он прав, когда сказал вам, сеньор лиценциат: «Нет, и не говорите, сеньор, если бы вы все это (рассказ о подвигах дона Сиронхилио Фракийского) услышали, вы бы рехнулись от восторга. А за вашего Великого капитана и Диего Гарсию я не дам и двух фиг». В вечности легенды и вымыслы истиннее истории. И в диспуте между вами, сеньор священник–рационалист, и хозяином постоялого двора, исполненным веры, верх остался за этим последним. Что вам удалось, сеньор лиценциат, так это поколебать веру Санчо, слушавшего спор; но вера, не завоеванная в борьбе с искушающими сомнениями, не есть вера, порождающая свершения, которым суждена долгая жизнь.

И тут, прежде чем продолжать, нам следует сказать несколько слов, — хоть и мимоходом, большего они не заслуживают — о тех пустопорожних и наглых субъектах, которые осмеливаются утверждать, будто и сами Дон Кихот и Санчо никогда не существовали взаправду и что они всего лишь литературные персонажи.

Их доводы, высокопарные и напыщенные, не заслуживают опровержения, настолько они смешны и абсурдны. Слушать их досадно и тошно. Но поскольку есть еще простаки, которые клюют на мнимый авторитет господ, отстаивающих столь зловонную теорию, и прислушиваются к их разглагольствованиям, то следует предостеречь обманутых, чтобы не принимали на веру мнений, бытующих столь издавна и с одобрения самых высокоумных и важных персон. В утешение и подкрепление людям простодушным и честным я намерен, с помощью Божией, написать книгу, в которой будет доказано, с помощью отборных доводов и со ссылками на отборнейшие, да притом многочисленные авторитеты, — тут они как раз к месту — что Дон Кихот и Санчо существовали на самом деле и взаправду и все, что о них рассказывается, произошло именно и в точности так, как об этом рассказано. И докажу таким образом вот что: услада, утеха и польза, извлекаемые из этой истории, — сверхдостаточное основание для того, чтобы признать ее достоверность; но мало того: если отрицать ее, придется отрицать вдобавок еще очень многое, а эдаким манером мы дойдем в конце концов до того, что расшатаем и поколеблем правопорядок, на котором зиждется наше общество, а правопорядок, как известно, в наши дни высший критерий истинности всякого учения.

Главы XXXIII и XXXIV

Две эти главы95 заняты «Повестью о неуместно [25] любопытном», повестью, неуместно[26] прерывающей историю Дон Кихота и ничем для нее не любопытной.

Глава XXXV

в которой рассказывается о жестокой и необыкновенной битве Дон Кихота с мехами красного вина и дается окончание повести о неуместно[27] любопытном

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные памятники

Похожие книги

И пели птицы…
И пели птицы…

«И пели птицы…» – наиболее известный роман Себастьяна Фолкса, ставший классикой современной английской литературы. С момента выхода в 1993 году он не покидает списков самых любимых британцами литературных произведений всех времен. Он включен в курсы литературы и английского языка большинства университетов. Тираж книги в одной только Великобритании составил около двух с половиной миллионов экземпляров.Это история молодого англичанина Стивена Рейсфорда, который в 1910 году приезжает в небольшой французский город Амьен, где влюбляется в Изабель Азер. Молодая женщина несчастлива в неравном браке и отвечает Стивену взаимностью. Невозможность справиться с безумной страстью заставляет их бежать из Амьена…Начинается война, Стивен уходит добровольцем на фронт, где в кровавом месиве вселенского масштаба отчаянно пытается сохранить рассудок и волю к жизни. Свои чувства и мысли он записывает в дневнике, который ведет вопреки запретам военного времени.Спустя десятилетия этот дневник попадает в руки его внучки Элизабет. Круг замыкается – прошлое встречается с настоящим.Этот роман – дань большого писателя памяти Первой мировой войны. Он о любви и смерти, о мужестве и страдании – о судьбах людей, попавших в жернова Истории.

Себастьян Фолкс

Классическая проза ХX века
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века