Житие Иса. Апокриф

— Кто вам сказал — в открытом космосе? Это, вы уж извините меня, ваши домыслы. В сообщении командира упоминалась посадка.

— Куда? — начал терять терпение начальник Звездного предприятия и чуть не подавился горошиной.

— Вот и я думаю — куда?

— Не кажется ли вам, уважаемый Измаил Алексеевич, что мы имеем дело с непонятным психическим явлением?

— С непонятным — да, с психическим — нет. Где же был целые сутки корабль? Ведь вы же чуть ли не через чайное ситечко процедили этот объем космоса. Я что-нибудь не так сказал?

— Но гипотезы должны быть по крайней мере разумными.

— Объясните, пожалуйста, что такое — разумная гипотеза? И какая разумная гипотеза возникла у вас? Пока не обнаружили?

— Измаил Алексеевич, спокойнее. Что вы предлагаете?

— Немного, Борис Африканович. Начнем с того, что у нас мало данных. Сообщение командира крайне неполно. Абсолютно точно известно только одно — корабля в течение суток не было в пространстве. В нашем пространстве. Вас это устраивает?

Начальник и заместитель переглянулись.

— Далее, — продолжал заколачивать гвозди ученый, — вот здесь, — он похлопал твердой ладонью по тонкой красной папке, — дипломная работа, написанная три года назад вашим астронавигатором Петровым-Степным. Нет-нет — не блестящая работа, после защиты которой за уши тянут в ученые. Она оценена осторожненьким «хорошо». Хотели даже зарубить. Я тоже не сразу понял, но меня поразила смелость ума. И я сделал все, чтобы защита прошла, как говорят, «на уровне». Малость ругнул. И дали человеку диплом. Здесь всего восемь страниц, что тоже шокировало моих коллег, привыкших к солидным фолиантам. И четыре из них — схемы. Смотрите, не стесняйтесь. Пока это еще не лежит в хранилищах. Осмыслили?

— Простите, Измаил Алексеевич, но тут что-то «к вопросу о двух сопряженных точках пространства», а дальше — математический лабиринт, — поднял руки Борис Африканович.

— М-да, и в центре лабиринта — страшное чудовище Минотавр… Простите, я забыл, что вы давно закончили университет. Но вы, звездолетчики, знаете, что такое миллионы световых лет.

— Представляем! — выкатил грудь Безупречных.

— Ну, батенька, представить-то это трудно… Так вот, по теории вашего астронавигатора, между сопряженными точками пространства кроме больших расстояний существуют и другие, сопряженные им, стремящиеся к нулю.

— Значит, кроме истинного расстояния между нашим Солнцем и, скажем, туманностью Андромеды есть еще какой-то «как бы» переход?

— Истинно и то и другое, если теория верна, разумеется. Это — две стороны одного явления. К сожалению, на условия перехода в работе дан только намек. Может быть, у вас, в Звездном предприятии, есть какие-либо бумаги Петрова-Степного?

— По-моему, этот шалопай, извините меня, Борис Африканович, я с ним общался побольше вашего, кроме гарцевания на своем жеребце ничем не интересовался.

— Дался вам этот жеребец! Да, — тут Борис Африканович повернул голову к академику, — может быть, он писал, будучи студентом? И не решался внести это в свою работу? Вы же сказали, как ее встретили ваши коллеги!

— Разве что стишки, — снова выдал Безупречных — в его глазах это было самым несерьезным занятием.

— Василий Севастьянович, человек пропал, может быть, погиб, — остановил его начальник.

— Нет, батенька, сколь мне известно, поэзией он не баловался, у него было достаточно живое воображение для математика. И поискать стоит. Многие его сокурсники работают у меня. Один уже доктор — очень старательный и благополучный молодой человек… Стоит, очень стоит подумать, — он крепко потер ладонями виски, словно массируя их. — Вернемся к делу. Если теория верна, — а я тут размышлял, кое-что подработал — получается очень похоже — и исчезновение корабля, и посадка. Пока это единственное объяснение.

18

Через четыре дня секретарша доложила начальнику Звездного предприятия, что его хочет видеть некто Зерогов — интересный мужчина, с бородкой, под пятьдесят.

— Зовите, ради бога! — отодвинув бумаги, необычно заторопил начальник. И элегантно-взбалмошный Зерогов не заставил себя ждать. Блеснув лукавым взглядом донжуана по расплывшимся прелестям Анны Ивановны, он проследовал в кабинет. Впрочем, войдя, он сразу притушил блеск глаз, чему, вероятно, способствовали опущенные шторы.

— Здравствуйте, Борис Африканович! Вы тоже опасаетесь нашего беспощадного светила!

— Рад видеть вас, Измаил Алексеевич, садитесь.

Академик с размаху бросился в кресло, покачался, пробуя упругость сиденья, и блаженно вытянул ноги. Потом встал и передвинул его поближе к креслу хозяина.