Житие колокольного литца

Он накормил ограбленных горячими щами, дав по чарке хлебного вина. За едой Брюс рассказал о встрече с армаями и как один из них заявил, что был Бог, да весь вышел. Жена Моторина Анна, накрывшая на стол, взглянула на мужа и тут же пригасила взор, опустив веки к столешнице.

— Благодарствуем, Иван Федорович, — сказал Брюс, вытирая усы поданным полотенцем.

Покуда гости ждали возка, за которым Моторин послал дворового мужика в Контору артиллерии, они втянули в свои ученые разговоры и колокольного литца.

— Мы с Юрием Петровичем рассуждали о золотом сечении, — сказал Брюс. — О том, что в основе гармонии лежит математическое соотношение, открытое Пифагором. Это одна мера и для слова, и для здания, и для звука, и для движения планет. Должно быть, то же сечение лежит в построении формы колокола. Как ты считаешь, Иван Федорыч?..

Моторин уже давно сделал замеры колокола Саввино-Сторожевского монастыря, который отлил Александр Григорьев. Знал, что в основе построения лежит губа. По ее толщине и строилась толщина стенок, которые ко дну у самой коронки должны быть в три раза тоньше. Однако вылить колокол в нужный тон и вес никогда не удавалось.

— Не столь вежество надобно, сколь угадка, — ответил Моторин. — Можно, конечное дело, вычислить золотое сечение, как вы рекли. Однако почему ни один колокол не поет так, как Саввино-Сторожевский?..

— Верно, мастер, мыслишь! — усмехнулся Брюс.

Когда возок увез шотландцев в зимний мрак, Анна выдохнула:

— Денис разбил твого Брюса! Гореть ему, окаянному, на костре…

А Брюс, владевший верою и мерою, в тот вечер сказал Юрию Лермонтову:

— Как в колоколе тона повторяют друг друга в гармоничном согласии, так и мы должны повториться в наших российских потомках...

Что же до Ивана Мазепы, то граф Гаврила Иванович Головкин, не раз посещавший когда-то гетманский дом в Москве у Покровки, в переулке Козьмы и Демьяна, писал Ивану Степановичу:

«...мы приложим неусыпные труды исследовать то зло без дальних околичностей и огласки».

Блестящий знаток латыни, Мазепа не преминул наградить Головкина акциденцией, после чего Искра и Кочубей были отданы гетману на расправу.

В Полтавском сражении ядро, вылетевшее из орудия, отлитого Иваном Моториным, угодило в носилки Карла XII и разбило их в щепки. Бомбардир, стрелявший из пушки, принял накануне варенухи с излишком, иначе бы шведскому королю не пришлось так лихо бежать с поля брани.

В короне государственного колокола стенки были вылиты nолще, чем губа, и резкий звук их рушил гармонию основного тона.

6

Когда Петр закладывал новую столицу и первым вогнал лопату в каменистую землю, высокие слуги, в безгласном восхищении окружавшие его, узрели в небе орла, парившего прямо над рукастым самодержцем. Это сочли добрым знамением. Российские орлы десятками тысяч удобряли финскую почву, не успев даже узнать, что Нева по-чухонски значит болото. И пока в Петропавловской крепости купцы заполняли снятые в аренду ледяные казематы замшелыми бочками с вином, а придворные дамы с вычерненными по последней моде зубами натужно осваивали на ассамблеях притомчивый французский менуэт и прыгучий английский контрданс и напивались до положения риз, бескорыстно спаиваемые глумившимся царем, нищие приказные в Москве на бессмертные акциденции строили себе каменные дома, и слышен был плач и скрежет зубовный в тысячах семей, силком переселяемых в Санкт-Петербург. Отныне всякий на собственной шкуре постигал хитроумную игру на четырнадцати сословных клавишах. Генерал-фельдцейхмейстер, стоявший во главе Конторы артиллерии и не отличавший пищали от пушки, получал пять тысяч шестьсот шестнадцать рублей в год, подьячий — двадцать четыре рубля, и кузнец того же ведомства — четырнадцать рубликов, тринадцать алтын и две деньги. Не важно, был ли слух у подданного, важно было, в какую клавишу он тыкал.

Россия превращалась в могучую военную державу, нутро которой разъедало первобытное бессудие. Любовника своей первой жены, царицы Евдокии Лопухиной, Петр посадил на кол. Споенный светлейшим князем Меншиковым царевич Алексей был сперва пытаем на даче Ивана Мусина-Пушкина в присутствии отца, а после задушен в Трубецком раскате Петропавловской крепости накануне девятой годовщины со дня Полтавской победы. Купецких бочек больше в казематах не было — их место заняли политические заключенные. Российский чудотворец претворял вино в кровь. Страх можно было скрыть, но гнев скрыть не удавалось...

Едва сын Моторина Михаил в день Алексия Божьего человека прибежал домой и сказал, что в храме Николы в Воробьине какой-то мужик порубил топором святые образа Спаса и Богородицы, крича: «Был Бог, да весь вышел», Иван Федорович посмотрел на жену и хрипло молвил:

— Все ты, Анна-пророчица...

Постарела жена его, как похоронила грудного сына Дмитрия. Никто болькости матернего сердца не изведает до конца. А уж когда шесть годов тому завод их на Сретенке погорел без остатку, как-то согнулась вся.