Житие маррана

Знакомство Франсиско с братом Бартоломе состоялось самым неожиданным образом. Мальчик едва сдержал удивленный возглас, увидев перед собой толстяка, больше похожего на гору, чем на человеческое существо. Они с Лоренсо как раз играли в прятки, и, пока приятель, отвернувшись к стене, стоял в передней и считал до десяти, Франсиско кинулся в комнату с ковром, влетел в дверь, но тут же остановился как вкопанный: в гостиной кто-то был. На одном стуле сидел отец, а на другом — колосс в черно-белом облачении. Оба обернулись и воззрились на сорванца, а здоровенный белоснежный котище, пригревшийся у необъятного чрева монаха, выгнул спину и так страшно зашипел, что мальчик в испуге закрыл лицо руками. Дон Диего подозвал сына, представил его брату Бартоломе и спросил:

— Как надлежит приветствовать духовное лицо?

Франсиско опустился на одно колено и прикоснулся губами к огромной пухлой руке, опасливо поглядывая на ощеренную кошачью пасть.

— Можешь идти играть, — милостиво разрешил комиссар инквизиции.

Франсиско немного помедлил, боясь, как бы Лоренсо его не обнаружил, и услышал, что разговор идет о еде. Монах подробно расспрашивал, какие блюда предпочитали жители Лиссабона и какие специи использовали в Потоси, а в ответ рассказал, как подрумянивать на вертеле перепелок и жарить утку по-флотски, приправленную перцем, чесноком и шафраном. Эти рецепты он получил не то от жителей Кордовы, не то от проезжих торговцев. Потом гость и хозяин стали вспоминать, из чего состоял так называемый белый обед, который личный повар Филиппа II придумал для своего господина. Известно, что готовили его из мяса домашней птицы, мелко порезанного и тушенного на медленном огне, а вот в соусе не было ничего экзотического — только молоко, сахар да рисовая мука. Брат Бартоломе отметил, что дон Диего — чрезвычайно образованный человек, а маленький Франсиско обрадовался и подумал: конечно, а как же иначе!

Наконец монах спустил кота на пол и откланялся; отец проводил обоих до порога и сообщил, что скоро устроит обед для доминиканца и для их общего соседа, могущественного капитана копейщиков.

— Медицина нуждается в поддержке и церкви, и армии, — пошутил на прощание дон Диего.

Брат Бартоломе шагал не спеша, задумчиво глядя себе под ноги. Белоснежный кот семенил рядом, словно приклеенный к подолу облачения. Монах прокручивал в уме все сказанное португальским лекарем, начиная от приветствия и заканчивая шуткой, отпущенной напоследок. Беседуя о еде, инквизитор незаметно плел коварные тенета, надеясь, что хозяин дома в них попадется. Однако тот не выказал ни малейшего отвращения ни к свинине, ни к рыбе без чешуи, ни к сочетанию мяса и молока. Учтивость, с которой Диего Нуньес да Сильва принял его, равно как и отличные знания католической доктрины также были весьма похвальны. Супруга врача произвела на монаха благоприятное впечатление: исконная христианка, глубоко верующая женщина. К тому же следовало отметить, что доктор с самого прибытия в Кордову исправно посещал церковь, вместе со всей семьей участвовал в религиозных процессиях и даже водил туда чету рабов. Исповедовался, внимательно слушал проповеди, причащался. Что и говорить, искусный притворщик. Разумеется, комиссар не преминул краешком глаза взглянуть на книги, стоявшие на полках возле письменного стола.

Войдя в ворота обители, брат Бартоломе пересек монастырский двор и закрылся у себя в келье. Там он обмакнул перо в чернила и записал все свои наблюдения. Иногда, просматривая эти записи, доминиканец обнаруживал какие-то важные детали, которые подметил, но поначалу не истолковал должным образом.

♦ ♦ ♦

Заточенный в темной и сырой камере доминиканского монастыря на юге Чили, Франсиско дожидается очередного этапа следствия и дует на покрытые язвами запястья.

Born в коридоре слышатся шаги. За этим следует обычная какофония: скрежещет ключ, гремит засов, скрипит дверь; на пол ложится полоска света. Входят два стражника и встают один справа, другой слева от узника, точно опасаются, что тот сбежит. За ними появляется негр, протягивает ковшик подогретого молока. Франсиско берет его, стараясь унять дрожь в руках, сведенных холодом. Цепи звенят. Измученный пленник пьет, теплая жидкость ласкает горло, благодатью разливается по всему телу