Читаем Житие мое 2003 полностью

История повторилась в той же последовательности. Лежа на обочине, я с ужасом наблюдала за абсолютно голым мужиком (спортивные трусы и валеники с лыжами на босу ногу не считаются), который очень даже профессионально вписался в поворот. Я представила, какую картину застал бы следующий вынырнувший из-за поворота лыжник, если бы я вовремя не убралась с дороги, и мне стало дурно. К сожалению, мои лыжи не сломались при падении, и пришлось продолжать трассу, на ходу отряхивая снег со штанов.

Как ни странно, пришла я не первой с конца, и даже не десятой. Я давно уже пила горячий чай, бесплатно пожалованный президентом страждущим (чай был омерзительно сладкий и едва желтый; наверное, на него пошли использованные чайные пакетики, собранные по всем столовым Минска), а из лесу все выезжали, выходили и даже выползали лыжники.

Пока стартовали и финишировали следующие забеги, я, преисполнившись заслуженной гордости за примерно пятидесятое от обоих концов место, решила покататься с горочки на наименее людном склоне горы. Народу там не было вовсе, за исключением одного милиционера, мрачно мерзнувшего под февральским солнышком. Судя по всему, мент поджидал террористов-покушистов на Лукашенко, но дождался меня. Прямо сказать, он мне не обрадовался. Я лихо проносилась то слева, то справа от него, он же только жалко дергался к кобуре и обратно, не понимая, то ли я действительно такая неуклюжая лыжница, то ли я вознамерилась отвлечь его бдительное внимание и пристукнуть на ходу лыжной палкой.

К счастью, со стороны трассы послышались радостные крики и я, оставив мента в полуобморочном состоянии, относительно уверенно полыжила туда. Как оказалось, начался гвоздь дня — президентский забег. Нам открылось дивное зрелище! Впереди, бодрой трусцой лыжил наш богоданный президент в дивной красной шапочке с пумпоном, а чуть поодаль компактно рысили телохранители, настороженно зыркая по сторонам. Несомнено, вся лыжня позади них была усыпана трупиками подозрительных и, несомненно, злокозненных белок. Далеко позади самого спортивного в мире президента маячили унылые фигурки белорусских чемпионов, изо всех сил делающих вид, что президента им нипочем не догнать — по крайней мере, на пистолетный выстрел. Президент радостно порвал широкой грудью вывешенную специально для него ленточку (нам такой радости не доставили) и был торжественно награжден чем-то ценным, вряд ли чаем.

Представление закончилось, лыжи я мстительно поручила расстегивать Петрову; к моей огромной досаде, он управился с ними одной левой. Солнце все не унималось, на открытых местах снег начал таять (! — после 18 градусов с утра) — а может, это спортсмены надышали. Пока народ разбредался по автобусам, мы успели затовариться коробками с пиццой в передвижном киоске и, довольные, ели ее по дороге домой. В общем, впечатлений масса и все — приятные.

Так что в этом году, если выпадет подобная оказия, непременно поеду…:-))))

#


Два ночи, сижу, шмыгаю носом и злюсь на свою впечатлительность…

Степень раскаяния: Я никогда не стану такой же великой писательницей…

Наконец-то дождалась, купила и прочитала последнюю книгу М.Семеновой "Волкодав: знамение пути". Вернее, сглотнула за четыре часа. Три дня ходила вокруг полки — вроде как и прочитать надо, и нетерпение, с которым я ждала эту книгу два года, давно прошло, да и сюжет подзабыла. Но все-таки раскрыла, и… как всегда, влипла.

Странная книга. Книга-ощущение, а не действие. Для нее не важен сюжет, только вязь слов, как дорога — дорога в никуда, ночная, проселочная, пустынная… безысходная.

Очень странное чувство после нее осталось… как будто встретила рассвет над рекой — промозглый, туманный, но чарующе прекрасный, и, возвращаясь домой, боишься расплескать это ощущение… и как будто оно принадлежит тебе одной — ни описать, ни передать его не видевшим ты не сможешь, а если попытаешься — очарование исчезнет для тебя самой…

Нет, эту книгу я не попрошу положить к себе в гроб… к тому же, там уже лежат "Валькирия" и "Ведьмак", а я, в конце концов, не библиотеку там открывать собираюсь:-) И не стану рекомендовать ее друзьям, потому что совсем не уверена, что смогу доказать им, что в этой тягомотине содержится глубинный и непостижимый им, дуракам, смысл. Мне вполне хватит того, что она у меня ЕСТЬ. И во мне.

#


Уговорили…:-(

Степень раскаяния: мрачное

Еду в Харьков на Звездный Мост. Типа себя посмотреть, на других показать. Как ехидно окрестил кто-то из гостевухи — "на курсы повышения квалификации".

И зачем меня туда понесло??????

Я же вообще к фантастике равнодушно отношусь, водку пить не умею, тусовки ненавижу, а тут еще olesher колонией пугает…:-(((((

Кстати, в нее не Каганов ездил, а Брайдер с Чадовичем, мои соотечественники…

#


Я вернулась!!!!! Я жива!!!!!!!

Пару фраз без микрофона:-)))

(Свернуть)


Только что ДОПОЛЗЛА до Минска, НИКАКАЯ, так что хрипло вякну и закруглюсь до лучший времен:-)

а) Приволокла с фестиваля "Звездный Мост" Меч Без Имени, который премия от Армады за лучший дебют года.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кланы Америки
Кланы Америки

Геополитическая оперативная аналитика Константина Черемных отличается документальной насыщенностью и глубиной. Ведущий аналитик известного в России «Избор-ского клуба» считает, что сейчас происходит самоликвидация мирового авторитета США в результате конфликта американских кланов — «групп по интересам», расползания «скреп» стратегического аппарата Америки, а также яростного сопротивления «цивилизаций-мишеней».Анализируя этот процесс, динамично разворачивающийся на пространстве от Гонконга до Украины, от Каспия до Карибского региона, автор выстраивает неутешительный прогноз: продолжая катиться по дороге, описывающей нисходящую спираль, мир, после изнурительных кампаний в Сирии, а затем в Ливии, скатится — если сильные мира сего не спохватятся — к третьей и последней мировой войне, для которой в сердце Центразии — Афганистане — готовится поле боя.

Константин Анатольевич Черемных

Публицистика
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза