- Не то, девушка, что не любит. Може, и любит, да нравная она такая. Вередует - и не знает, чего вередует. Сызмальства мать-то с отцом как собаки жили, ну и она так норовит. А он парень открытый, душевный, нетерпячий, вот у них и идет. Она и сама, лютуя, мучится и его совсем и замаяла и от себя отворотила. А чтоб обернуться этак к нему всем сердцем, этого у нее в нраве нет: суровая уж такая, неласковая, неприветливая.
- Вот как ты до своего мужа, - смеясь, сказала солдатка Насте.
- Приравняла! - воскликнула Домна. - Что Гришка, а что Степан. Тому бы на старой бабе впору жениться, а этого-то уж и полюбить, так есть кого.
На вешнего Николу у нас престольный праздник и ярмарка. Весь народ был у церкви, и Настя с бабами туда ходила, и Степан там был. Степан встретился с бабами. Он нес на руках пятилетнего сынишку и свистал ему на глиняной уточке. Поздоровались они и несколькими словами перебросились. Степан был, по обыкновению, весел и шутлив. Настя видела, как он поднес сынишку к телеге, на которой сидела его жена. Насте хотелось рассмотреть Степанову жену, и она незаметно подошла ближе. Бабочка показалась Насте не дурною и даже не злою.
- Что ж ему сделается? - говорил Степан жене, стоя у телеги.
- Не надо, - отвечала жена.
Настя, оборотись спиной, слушала этот разговор.
- Кум просит.
- Пусть просит.
- Дай хоть малого-то, коли сама не пойдешь.
- Не надо.
- Зарядила, не надо да не надо. С чего ж так не надо?
- Нечего туда малого таскать.
- Кум нам завсегда приятель.
- Тебе пьянствовать он приятель.
- Коли ж я пьянствовал? Пусти со мной малого.
- Сказала, не пущу!
- Да пусти, кум обижаться будет!
- Наплевать мне на твоего кума вместе и с тобою-то.
Степан плюнул, оказал: "Экая язва сибирская!" и пошел один к куму.
Перед вечером он шел, сильно шатаясь. Видно, что ему было жарко, потому что он снял свиту и, перевязав ее красным кушаком, нес за спиною. Он был очень пьян и не заметил трех баб, которые стояли под ракитою на плотине. По обыкновению своему, Степан пел, но теперь он пел дурно и беспрестанно икал.
- Т-с! что он играет? - сказала Домна. Ровняясь с бабами, Степан пел:
Она, шельма, промолчала:
Ни ответу, ни привету,
Будто шельмы дома нету.
Хотя ж хоть и дома,
Лежит, что корова,
Оттопырит свои губы,
Поцелует, как не люди...
- Кто тебя так целует? - крикнула, смеясь, Домна.
- А! - отозвался Степан, водя покрасневшими глазами.
- На кого плачешься? - повторила баба.
- Я-то?
- Да. А то кто ж?
- Неш я плачу!
- Вино в тебе плачет.
- Ну вас к лешему! - отвечал Степан и, качаясь, зашагал далее и другим голосом на тот же напев продолжал прерванную песню:
Уж я выйду на крылечко,
Уж я звякну во колечко;
Старушка, свет,
Выйди на совет!
- Часто он так-то бывает? - опросила Настя.
- Где там! Это дива просто, что с ним. Попритчилось ему, что ли, что он набрался.
Перед Петровым днем пришли из Украины ребята, а Гришка не пришел. На год еще там остался.
Ночью под самый Петров день у нас есть обычай не спать. Солнце караулят. С самого вечера собираются бабы, ходят около деревень и поют песни. Мужики молодые тоже около баб.
Пошли бабы около задворков и как раз встретили Степана, ехавшего в ночное. "Иди с нами песни играть", - кричат ему. Он было отказываться тем, что лошадей некому свести, но нашли паренька молодого и послали с ним Степановых лошадей в свой табун. Мужики тоже рады были Степану, потому что где Степан, там и забавы, там и песни любимые будут. Степан остался, но он нынче был как-то невесел.
Стали водить хороводы с разными фигурками.
- Сыграй, Степан, про загадки, - приставали бабы.
- Сыграй, Степка, - говорили ребята.
- Нету охоты, ребята.
- Сыграй, сыграй, - говорили все, образуя просторный кружок, в средине которого очутился Степан.
- И кружок готов! - сказал он, смеясь.
- Теперь играй.
- С кем же играть-то?
- Ну, бабы! Что ж вы стали? Давайте из себя бабу Степке.
Бабы пошли перекоряться: "да я не знаю", "да я не умею", "да иди ты", "пусть идет Аришка"; а Аришка говорит: "Вон Машка умеет".
- Что ж, стало, бабы нет на Гостомле! Бона до чего ложились! - крикнул, развеселясь понемножку, Степан.
- Стой! Давай палку, - крикнул кто-то.
Явилась палка.
- Хватайся, бабы: чья рука верхняя, той играть с Степкой песню.
- Так нельзя, - отвечали бабы.
- С чего нельзя?
- А как неумелой придется?
- Исправди так.
- Ну, сколько умелых?
- Вон Аленка умеет?
- Ну!
- Наташка-солдатка, Анютка-глазастая, Грушка Полубеньева.
- Выходи, бабы, выходи! - командовали ребята.
- Ну кто еще? Бабы молчали.
- Высказывай друг на дружку, по-дворянски: кто еще?
- Настька Прокудина! - крякнул кто-то.
- И то! Настька! Настька! выходи. Ты ведь песельница была.
Настя хотела отговориться или спрятаться, но бабы ее выпихнули в кружок, где стоял певец и кандидатки на занятие женской партии в загадках.
- Вот теперь судьба как велит. Нынче ночь-то ведь петровская, все неспроста делается. Хватайся, бабы!
Бабы стали хвататься руками за палку. Верхняя рука вышла Настина.
- Настьке играть, - крикнули все. Бабы, хватавшиеся за палку, отошли в пестрый кружок, а Настя осталась в середине перед Степаном.
- Заводи, Степка.