Всю свою жизнь Старец в молитве сгорал подобно свече. Сейчас неугасимая свеча его молитвы непрестанно горит пред Престолом Святой Троицы как ходатайство о спасении каждого из нас.
По общему убеждению всех беседовавших со Старцем Паисием и всех читавших его книги, он обладал даром слова и Богословия — высшим из всех дарований Святаго Духа. Его слово было простым — подобно слову рыбарей-апостолов. Оно было практическим, живым и образным, влекущим к себе, нежным и сладким. Подобно живительной влаге, оно напояло жаждущие души. В рассказах ему не было равных. Старцу удавалось без натуги, естественно вплетать в рассказ забавные истории и шутки. Рассказ становился приятным, образным, так можно было лучше подчеркнуть что-то духовное. Часто он приводил примеры из природы и жизни
Старец не читал лекций, не стремился изобразить из себя учителя. Обычно он беседовал с людьми, приходившими к нему в каливу, или, если в близких по духу монастырях его об этом просили, беседовал с братией, или отвечал на их вопросы.
Он произносил немного слов, однако их было достаточно, чтобы удовлетворить многие вопросы и недоумения. Он обладал умением и рассуждением, оттолкнувшись от малозначащего повода, перейти к превосходному духовному поучению.
Старец Паисий обладал способностью превращать пустые разговоры в духовные. «Слава Богу, мы перекрыли крышу нашей кельи», — сказал ему один святогорец. А Старец, переводя разговор от материального строительства к духовному созиданию, ответил: «Как в доме самое основное — крыша, которая защищает дом от воды, так и в человеке — самое главное, чтобы у него не давала течи голова, то есть чтобы он не принимал помыслы».
Его слово брало людей за душу. «На меня производило впечатление, — говорил бывший наркоман, — то, что двумя-тремя словами Старцу удавалось прийти к взаимопониманию с такими, как я, и пробудить в нас интерес к жизни».
Слова Старца действовали на людей в соответствии с их внутренним расположением: одни приходили в себя и каялись, другие задумывались о жизни, третьи воодушевлялись, четвертые получали утешение. Он не пытался убедить людей рационально, но помогал им духовно.
Изумляет многосторонность Старца, широта его практических знаний, его мудрость и безграничная память. Он был способен духовно руководить монахами и монастырями, разрешать проблемы мирских людей — неженатых и семейных, беседовать с учеными, на которых производили впечатления его знания, и гибкость ума. Он умел снисходить или подниматься до того образовательного уровня, на котором находился собеседник, и до того духовного состояния, в котором тот пребывал. Он принимал во внимание его характер, профессию, происхождение, интересы и другое. Обычно он
Безусловно, в словах Старца присутствовал и человеческий элемент — как следствие его человеческих знаний и человеческого опыта. Иногда он употреблял фразы: «Помысел говорит мне, что...» или «Я думаю вот как...». Бывали случаи, когда, говоря о текущих, второстепенных событиях как человек, Старец и ошибался — да он никогда и не считал себя безошибочным.
Однако, если речь шла о духовных состояниях и вопросах, о спасении души, Старец внимательно следил за собеседником, вглядываясь ему глубоко в глаза своим проницательным взглядом и одновременно внутренне молясь о нем. Когда он понимал суть вопроса, то начинал «говорить то, что подавалось ему Благодатью»[239]
. Его ответы были настолько четкими и ясными, что они извещали людей изнутри и принимались ими как изречения из Священного Писания.Такой исключительной силой, такой способностью к бесспорному восприятию слова Старца обладали потому, что не были его собственными, но — происходили от Святаго Духа. Старец просто передавал другим Слово Божие, которое снисходило к нему свыше и зарождалось в его сердце. Во все времена это слово являлось «исключительным, совершенным и истинным признаком святых»[240]
.В таких случаях он говорил как имеющий власть, с уверенностью, не оставляя возможности для сомнений. Если Бог не давал ему слова и не извещал его, он не отвечал. Он говорил: «Давайте помолимся» — и давал ответ через несколько дней.