Из Фарас отцы Паисий и Василий заехали в Анкару и возвратились в Константинополь. С волнением и трепетом Старец пришел в храм Святой Софии. Укрывшись в уголке, он с сердечною болью молился. Заметив это, смотритель-турок поднял крик и стал угрожать Старцу, твердя: «Кемаль велел, чтобы ни вы, ни мы здесь не молились!» Тогда, исполнившись Божественной ревности и пренебрегая опасностью, Старец тоже стал говорить с турком резким, повышенным тоном. Он подвел смотрителя к одной из колонн храма, за которой виднелись лужи мочи, и, указывая на них, с негодованием обличил турка: «А это что здесь такое?! Это вам Кемаль сказал, чтобы вы такое делали?»
Рассказывая об этом случае, Старец добавлял: «Придет гнев Божий и их укротит...»
Потом паломники посетили монастырь «Хора»[100]
, где Старца привели в восхищение прекрасные мозаики. «Там видна Благодать, переливающаяся через край», — рассказывал он. В Константинопольской Патриархии к Старцу отнеслись с уважением и благоговением — там были рады посещению подвижника-святогорца. В Патриархии произошел один случай, из которого Старец увидел смирение и терпение Вселенского Патриарха Димитрия.Как-то раз один из монахов — духовное чадо Старца — пришел в каливу Честного Креста. Старец находился во дворе каливы и без остановки от сердца повторял:
И Старец рассказал следующее: «Недавно я выезжал в мир по одному вопросу, касающемуся Церкви, и снова вернулся на Афон. Во вторник[101]
, около десяти часов утра, я был в келье и читал Часы[102]. Вдруг я услышал стук в дверь и женский голос:"Откуда на Святой Горе женщина?" — изумился я, но одновременно почувствовал в сердце некую Божественную сладость. Спрашиваю: "Кто там?" — слышу в ответ: "Евфимия". — "Какая еще Евфимия? — подумал я. — Неужели какая-нибудь сумасшедшая переоделась в мужскую одежду и пробралась на Афон? И что мне теперь делать?" А она опять стучит. Я снова спрашиваю: "Кто там?" — и она снова отвечает: "Евфимия". Я не знаю, что делать, и дверь не открываю. А когда она постучала в третий раз, дверь открылась сама, хотя изнутри была закрыта на задвижку. Я услышал в коридоре шаги, выскочил из кельи и увидел перед собой женщину в платке, похожем на шаль. Рядом с ней стоял некто, похожий на евангелиста Луку, — но он вдруг куда-то исчез. Женщина излучала свет, и поэтому я был уверен, что это явление не от лукавого. Однако, несмотря на это, я спросил ее: "Кто ты такая?" — "Мученица Евфимия", — ответила она. "Если, — говорю, — ты мученица Евфимия, то пойдем, поклонимся Святой Троице. Что буду делать я, повторяй за мной и ты". Я вошел в храм и положил земной поклон со словами:
Я стоял в церкви, а она — в коридоре. И поклоны она делала не в сторону храма, а в сторону моей кельи. Сперва я удивился, но потом вспомнил, что над входом в келью у меня висела маленькая, наклеенная на дощечку бумажная иконка Святой Троицы. Когда мы поклонились в третий раз со словами:
После этого Святая села на скамеечку. А я — на сундучок, и она разрешила один мучивший меня церковный вопрос.
Потом она рассказала мне о своей жизни. Я знал, что в Церкви есть святая по имени Евфимия, но Жития ее не помнил. Когда она рассказывала мне о своих мучениях за Христа, я не просто слышал, но как бы видел, переживал эти мучения. Мною овладел трепет, ужас! О, что за мучения она пережила!..
"Как же ты выдержала такие муки?" — спросил я ее. "Если бы я знала о том, в какой славе пребывают Святые, то сделала бы все возможное, чтобы подвергнуться еще большим мукам", — ответила она.
После этого события я три дня не мог ничего делать: я просто скакал от радости и непрестанно славословил Бога. Ни есть не мог, ничего, ничего... только славословие — без остановки».
В одном из писем Старец говорит: «Во всю мою жизнь я не смогу оплатить свой великий долг перед святой Евфимией, которая — будучи мне незнакомой и не имея передо мной никаких обязательств — оказала мне эту великую честь...»