Житие святого Северина

В гуннское время погибло много племён и отдельных родов, а у варваров потерявший родичей человек становится существом низшего сорта. Его и в своём-то племени, уцелей другие роды, будут считать неполноценным, его голос не будет слышен, он не получит своей доли вровень с имеющими свой род счастливцами. Хорошо, если его из милости возьмёт в свою дружину король или конунг поменьше, но и там он будет неравен имеющим сородичей соратникам. И потому те осколки погибших родов и племён, которые считают, что лучше быть вольным волком, чем битой и голодной собакой на чужой цепи, объединяются в шайки и становятся скамарами (слово это лангобардское, ибо этому племени особенно досталось в Каталаунской битве среди воинств, шедших с Аттилой, так что среди отколовшихся и застрявших на земле будущего Ругиланда их речь преобладала). Но позже к ним присоединяются и беглецы из своих вполне благополучных родов и племен, даже римлян принимают иной раз, а причины бегства могут быть разные — грех ли какой перед своими, просто ли неуживчивость в привычной для других, а этим натирающей шею родовой организации. Первые римляне тоже были такими скамарами и характеры у них были тоже скверные, оттого-то, в конце концов, и стали они создателями такой громады, пройдя по трупам и руинам тысячи миль во все стороны света. Но им повезло, как никому до них, а так-то всегда и везде такие были. В Галлии таких вот вольных удальцов звали варгами, а у гуннов объединение связанных не кровным родством, а судьбой воинов-одиночек называли «орда». Туда принимали тоже любого — хоть беглого раба, хоть пастуха без стада, хоть солдата без командира, хоть сына вождя погибшего рода или племени. Но вообще-то римлянам среди них трудно — они всё же люди иного мира и потому в одной шайке с варварами не выживают, а чаще объединяются в свои собственные разбойничьи шайки, на то у юристов и есть термин «латронес» — «разбойники». Среди многих скамарских шаек на месте нынешнего Ругиланда была одна такая, но всё же подавляющее большинство скамаров были варварами. И — это они сейчас шайка, когда только возникает их единство, а при удаче отдельные шайки могут слиться в войско — «орду», численно равное доброму племени, прорасти изнутри общими традициями, родственными связями и через два-три поколения стать племенем. Алеманны как раз этот путь прошли, сложившись из осколков свевов и других прирейнских германских племён, недаром их племенное название означает «сброд»... Но гунны были слишком сильны, чтобы скамарам можно было поживиться за их счёт или счёт их союзников. Требовалось такое место, чтобы гунны и другие сильные соседи не мешали, а добыча была бы близкой и посильной. Иначе они стали бы не скамарами, а мирными поселенцами вроде моих знакомцев в опустевшей Скарабантии. И по всей долине Данубия в принорикской зоне только нынешний Ругиланд подходил для этого — северный аналог округи Фавианиса и Комагениса, хотя никогда в империю не входил, но несомненно к этой округе прилежит, как дом хозяина прилежит к скотному двору. Северный берег Данубия выше южного, господствует над ним, словно приглашает кого-то именно здесь поселиться, а добычу на южном берегу брать. Именно здесь, в одном-единственном месте на всём норикском отрезке долины Данубия... Вот и собрались скамары именно здесь, и взвыли римляне на южном берегу, хотя и так уже после двойного прохождения воинств Аттилы голоса у них были сорваны до хрипа... И к тому же — для сильных соседей здесь поживы не было, ибо на нашем берегу население при подходе сильного врага укрылось бы за стены городов, а на северном со скамаров взять было нечего, да и сопротивление они оказали бы отчаянное, ибо деваться им было бы некуда. А для них добыча была рядом и на виду: не могли же горожане в поле не выходить, скот не выгонять, за стенами всю жизнь отсиживаться...