Житие святого Северина

Но без дня три года назад — когда ещё бодрый, хотя и старейший перед святым годами, ближайший его сподвижник, пресвитер Луцилл, прежде бывший в окружении последнего епископа Рэции Валентина, захотел отслужить в годовщину его смерти поминальную мессу, — Северин сказал, что вскоре Луциллу придётся поминать и его, ибо именно в день смерти святого Валентина Господь призовёт его. Поначалу решили, что случится это через год, но помалкивали, с вопросами не приставали и за то были вознаграждены: через полгода он проговорился, что ещё два с половиной года жизни ему осталось — в тот момент это показалось даром Божьим, но теперь, когда этот срок истекает минута за минутой, когда надежды больше нет — яростно хотят норикцы верить, что это лишь дурной сон, что им когда-то послышались эти слова, чуть не вмиг облетевшие всех своих и унёсшиеся к чужим. Ведь как теперь без него?! Кто отведет от покидаемых им людей мириады бедствий? Все эти люди прошли в какой-то степени северинову выучку — все годы своего пребывания в Норике он заставлял людей верить (вопреки всем общеизвестным печальным фактам) в лучшее будущее, из года в год противопоставлял он веру знанию. И вот теперь многие были готовы проклясть своё знание, но было это бесполезно, ибо оно на сей раз подкреплялось словами самого Северина и состояло в том, что Господь не отступился от желания забрать святого из этого мира. Следя из трещавшего от наплыва людей Фавианиса, близ которого находился старейший из основанных им на норикской земле монастырей, за срубленной им для себя вне его стен келейкой, норикцы знали, что последние три дня великий гонитель болезней впервые за всё своё пребывание в Норике жаловался на боль в боку.

Знали, что приехавшие к нему по льду Данубия из лежащего как раз против его келейки на том берегу дворца-терема, ещё Флакцитеем нарочно на том месте возведённого, король Фева и его жена Гизо покинули вскоре келейку в крайнем испуге.

Знали, что прикрывавший остаток Прибрежного Норика от алеманнских и герульских налётов силой своих дружинников брат Февы — не знающий страха суровый воин Фердерух — ускакал после разговора с Северином в метельную ночь — ещё не успела метель скрыть следы его коня, нёсшегося словно от погони. А ведь он — один из всех ругов — не только не боялся Северина (многие не боялись, а преклонялись перед ним с любовью и почтением), но и был к нему иной раз непочтителен…

Знали и то, что сразу после этого вошли в келейку и сейчас находятся там Луцилл и его столь же близкий к Северину друг — Марциан. Догадывались: последняя встреча наедине, наставление преемников, возможно — исповедь. Насчет последнего, впрочем, спорили. Должен ли святой слуга Божий исповедываться перед простыми смертными?… И не узнали никогда, была ли исповедь — даже своим исповедникам впоследствии ничего не сказали перед смертью Луцилл и Марциан. Даже своему преемнику на посту главы севериновского монашеского братства, Евгиппию, в тот тяжкий день бывшему ещё подростком-послушником в Фавианисском монастыре, ничего не сказал переживший Луцилла Марциан. И когда через 29 долгих лет (срок, длиной равный сроку северинова подвига на норикской земле) Евгиппий писал «Житие святого Северина», он знал лишь свидетельства старших его годами людей, знал записи в не дошедшей до нас монастырской хронике, а об исповеди не знал и потому нет в «Житии» о ней ни слова.

А всё-таки исповедь была, и мы сейчас незримо присутствуем при ней. Ревёт за стенами келейки метель, а в келейке непривычно натоплено — сам Северин никогда не нуждался в тепле, но сегодня холод не должен отвлекать Луцилла и Марциана. Они посажены против теплящейся в углу под иконой лампады, чтобы были видны их лица. Северин сидит против них на грубой лавке. Ему бы лежать, но при всём уважении, при всей любви к Учителю не скажут ему о том его ученики и преемники. Дело есть дело. Он уходит, они остаются. Неимоверная тяжесть ложится на их плечи, как некогда, рассказывают уцелевшие кое-где язычники, легло небо на плечи Геркулеса. А ведь они не взысканы Господом, им придётся опираться лишь на своё разумение и на силу созданной Северином организации. На веру, конечно, тоже, но… Нет, они не шелохнутся, не упустят ни слова из последних заветов Учителя: упущение смерти подобно — смерти для многих, отныне зависящих от их воли, от их разума…

Спокойно его лицо, светятся силой и разумом его глаза, негромок его голос, но интонация то и дело меняется, вновь и вновь привлекая этими переменами их внимание к порциям информации — это римляне создали это слово, оно переживёт своих творцов…

Глава 3. Исповедуется святой Северин