Житница сердоболия

Разнообразия ради расскажу, как умирают больничные отделения.

Вообще говоря, больничные отделения не умирают. Они переименовываются, перепрофилируются, разукрупняются, сливаются и перемещаются. Но что бы с ними ни происходило, вокруг царит привычная помесь ада медицинского и ада банно-прачечного; гудит тот же улей, снуют те же личности, стряпают прежнее варево. Отделение практически не в силах умереть при хорошем хромосомном наборе. Ну, если выпадет по пьяни какой-то участок хромосомы (делеция) или перейдет под чужое крыло (транслокация), то это не беда, поправимое дело.

Но я был свидетелем смерти своего хозрасчетного, вне улья расположенного, отделения. Оно было уютное и приветливое, его состряпали из одного крыла санаторной гостиницы на отшибе для реабилитации, не требующей полостных операций. Один коридорчик с холлом, тринадцать палат, и шеф ежедневно поглядывал на второе крыло. Но шеф-то, жадная сволочь, и был неустранимым хромосомным дефектом, который сгубил детеныша. Все деньги были у шефа. Он танцевал нас, а мы танцевались. А я уж докончил давно погибшее дело своими разгулами и халатностью. Я тем отделением заведовал, но ничем не владел.

И вот оно, мое уютное отделение в сосновом бору, оказалось при смерти. К новому, 94 году, в 13-ти палатах жила лишь одна бабуля, которую не надо было лечить. Родные привезли ее отдохнуть от нее, и вот бабуля сидела одна, прислушиваясь к зловещему карканью господина Альцгеймера.

Мы с сестрами снарядили стол, одновременно новогодний и поминальный. И все мы крепко выпили, и бабуле налили, и не забыли угостить Альцгеймера. Я мало что помню - разве что медсестру, которая работала якобы на компьютере, что таковым не являлся, а был дисплеем для психотерапии. Сестра была дочкой жадного шефа; он не любил ее мужа и тоже не платил ей зарплату. Она увела меня к себе в кабинет и улеглась на кушетку, где внушала больным несбыточные надежды, и стала расстегиваться, и уложила меня на себя, приговаривая, "ну вот и все, ну вот и все", а я лежал сверху как был, в халате, и вовсе не соображал, чего от меня хотят. Она не успела растолковать: вдруг набежали другие сестры спасать меня, их общее достояние, от ушлой дочери жадного шефа. Им было пьяно и завидно, а сам общественный товар так никому и не достался.

Я вышел и ввалился в последнюю морозную электричку, в пустой вагон.

Потом ко мне подсел какой-то очень вдумчивый и бывалый человек в непонятных наколках, он долго рассуждал со мной о жизни и судьбе, глядя в черное окно, и говорил какие-то важные вещи, напоминавшие притчи. На подъезде к городу он, не переставая развивать свою мысль, начал аккуратно снимать с меня часы. Он не дрался и не грозился, не требовал их отдать, он просто их осторожно, при полном моем понимании, снимал, и я догадывался, что иначе никак нельзя, и напрочь лишился этих часов. И отделение замерло, остановившись вместе с часами. Потом я разжился новыми, и они пошли, но время, которое они взялись отсчитывать, мне даже не хочется вспоминать.

Алые паруса и Дальние страны

Выборг отстоит от Санкт-Петербурга километров на сто тридцать. Эта цифра, конечно, обвалилась мне на голову с потолка вместе с больничным тараканом.

- Алексей Константинович, я вчера был в Выборге, - возбужденно рассказывал мне наш физиотерапевт. - Вы себе не представляете, как там замечательно! Все очень дешевое - и водка, и вино, бляди так и стоят, совершенно дешевые. Вообще бесплатные! Им там работы нет. Поедемте, Алексей Константинович! А что?

То же самое он, не в состоянии самостоятельно пережить Выборга, рассказал урологу.

- В Выборг, что ли, прокатиться? - задумчиво спросил уролог.

- Да он все врет, - сказал я.

Но червячок сомнения остался. Я никак не мог взять в толк, что же там такого хорошего в Выборге, чтобы там сумел отдохнуть даже маленький, хроменький, тихий физиотерапевт.

Оказалось, что это маска. Физиотерапевт почти не пил. Но как-то раз урологу удалось это дело подкорректировать, и тот не вернулся ночевать в свой Зеленогорск, где жил с женой.

- Да он буйный зверь просто! - изумлялся уролог, живописуя мне физиотерапевта. - Надо же!

Физиотерапевт пришел на работу зеленый, с бегающими глазами, слабо отдуваясь. Взор не фиксировал. Вышло, что он и вправду зверь:

- Прихожу я домой утром. Жена посмотрела и говорит: Козел!

И я загорелся тихой, спиртовочного огня мечтой прокатиться в Выборг, где я не буду никогда в его тертых джинсах; в это волшебное место, где последний бумажный пароход с блядями отходит в круиз через каждые пять минут. Где все дешевле на пятьдесят копеек, где финские башенки, и местность вся помещается в табакерку, оборачиваясь не то городком, не то чертиком.

Но только денег на билет у меня никогда не было. Туда стал ходить комфортабельный поезд, портить роскошью неприхотливых блядей, и билет получался очень дорогой. И Выборг остался мечтой из сказки про Царское Село, где Максим и Федор, со всеми своими петушиными кремлями и курскими вокзалами.