Жюль Верн

— На нем крестьянская куртка и синие узкие штаны, — ответил Поль. — На голове соломенная шляпа, — она сидит, как дамская шляпка на голове Моисея. На ногах деревянные башмаки и через плечо на ремне кожаная сумка. В ней Барнаво держит копченую рыбу и флягу с ромом. Он курит трубку, набитую табаком третьего сорта. Старик остроумен и хорошо знает литературу. Я беседовал с ним минут двадцать. Ты никуда не уходи, Жюль, а то он придет, и опять в твое отсутствие. Папа что-то знает о нем, но не хочет сказать, что именно.

Был воскресный день в конце апреля. Утром Жюль виделся с месье Бенуа, и тот сообщил ему кое-что о Барнаво. Образ рыжего посетителя побледнел и утратил то очарование, которое придал ему Жюль. Любопытство всё же оставалось неутоленным. Бенуа сказал:

— Этот Барнаво своего рода гений. Твое личное преуспевание в течение ближайших десяти — пятнадцати лет подтвердит мое высокое мнение об этом швейцаре.

— Швейцаре? — изумленно протянул Жюль. — Барнаво — швейцар?

— Он был им, Жюль. Это ничего не значит. Не забудь, что сам Вольтер занимался починкой часов, а Наполеон Бонапарт в детстве ловил рыбу, чтобы кормить себя и свою семью.

Жюль побывал на набережной, заглянул к мамаше Тибо и отложил для себя томик стихов Виктора Гюго. Он навестил родителей Леона Манэ и, беспричинно тоскуя, забрел на станцию дилижансов. Здесь администрация, заботясь о пассажирах, устроила в большом зале ожидания тир, лотерею-аллегри и перекидные картинки, заключенные в квадратном полированном ящике с двумя увеличительными стеклами для рассматривания. Жюль хорошо знал эти картинки, много раз выигрывал в лотерею поплавки и ножнички, но ему не довелось стрелять в цель.

«Попробую», — решил Жюль. На расстоянии пяти-шести метров от барьера стояли вырезанные из железа и грубо раскрашенные корабли и птицы, головы животных и преглупейшие физиономии персонажей из сказок. Жюлю зарядили ружье, и он, наскоро прицелившись, выстрелил.

— Высоко взяли, — сказал хозяин тира. Жюль выстрелил еще раз. Хозяин повторил ту же фразу. Жюль выстрелил в третий раз. Кто-то стоявший позади него сказал:

— Глаз верный, рука твердая, но ружье английское, оно хорошо тем, что, стреляя из него в…

Жюль обернулся и увидел перед собою человека, одетого по изустному эскизу Поля: на рыжей копне волос соломенная шляпа, кожаная сумка через плечо, крестьянская куртка на массивном теле.

— Это вы! — воскликнул Жюль, не слушая окончания сентенции об английском ружье. — Вот хорошо!

— Очень рад, если вам хорошо, — сказал незнакомец. — Бросив на ветер три-четыре франка, вы наконец попадете в слоновий глаз, и тогда хобот поднимется за те же денежки. Продолжайте вашу стрельбу, сударь!

— Я не сударь, а Жюль, сын Пьера Верна, того, с которым вы беседовали вчера. — Жюль жадно рассматривал рыжего посетителя, и сердце его билось так, словно он попал в тот корабль, подле которого висело объявление: «Попадешь капитану в глаз — пойдет дым из трубы».

— Вы Жюль Верн! — воскликнул незнакомец и попятился.

— Да, я Жюль Верн, а вы Барнаво?

— А я Барнаво! Поцелуй меня, мой мальчик! Я имею на это право, я… не будем говорить сейчас о том, что я такое и кто я такой!

Он трижды поцеловал Жюля, обнял его и по-отцовски прижал к своей груди. Жюль чувствовал себя неизъяснимо счастливым и предельно взволнованным; он взял Барнаво под руку и повел его в кафе. Там, потягивая кофе с ромом, старик в картинных выражениях рассказал о своей проделке много лет назад. Трое слуг наперебой принимали заказы Жюля и Барнаво: после кофе последовало мороженое и оршад, за ними снова кофе и ячменное пиво и, наконец, огромные порции колбас, поджаренных в сметане и масле.

А потом они пошли колесить по всему Нанту. В семь вечера они прихватили старого Бенуа и вместе с ним отправились в кабачок. Пьеру Верну была отправлена с рассыльным записка: «Дорогой папа, не сердись! И ты, дорогая мама! Провожу время с Барнаво. Мне очень хорошо. Ваш Жюль и больше ничего. Точка. Жюль Верн».

— Мы еще пригодимся друг другу, — говорил Барнаво, обращаясь к Жюлю. — Вот ты сказал, что будешь учиться в Париже. Что ж, учись, и я за тобой. Куда ты, туда и я. Мне совсем нетрудно будет пристроиться в Париже на какое-нибудь местечко. Мы нальем вино новое в бутылки старые, — нужно только как следует прополоскать их. Правду я говорю, Бенуа?

— Вы изъясняетесь художественно, — лепетал старенький Бенуа. — Не берусь утверждать, что вы произносите одни лишь истины, но я ввику, что вы подлинное дитя народа. Вам недостает образования, связей и системы, Барнаво!

— Образование мне только помешало бы, — самоуверенно басил Барнаво, прикладываясь ко всем бутылкам по очереди. — Будь я образован, я не служил бы швейцаром, не пахал землю, не исполнял обязанностей курьера в префектуре, не давал бы советов префекту, благодаря которым он выгодно женился в то время, когда должен был идти под суд. Связи… связи я добуду — ого, Бенуа, я добуду их! Ну, а система — этого я даже не понимаю, честное слово! Что это такое?