Жюль Верн

«Плавающий город» — книга безо всяких претензий, дает описание Ниагары, которое Фаррер[85], как и Р. Эскеш, Предпочитал описанию Шатобриана[86] в его «Атале».

В следующем произведении Жюля Верна, «Приключения трех русских и трех англичан», женские образы полностью отсутствуют: это путешествие холостяков. Сюжет довольно бедный, и «узел», которым завязывается интрига, почти лишен драматизма; главное в романе — операция по тригонометрическому измерению. Удастся ли шести ученым измерить в Южной Африке дугу меридиана?

Следует признать, что подобная тема, лишенная какого бы то ни было эмоционального содержания, является весьма неблагодарной. Удивительно, однако, что, несмотря на это, книга читается легко. Возможным это оказалось лишь потому, что повествователь сумел использовать второстепенные эпизоды и оживить ими основное действие. Его стиль, простой, бесхитростный, содействует быстрому развитию действия, которое в противном случае могло бы весьма скоро наскучить читателю.

Впрочем, автор пользуется возможностью высмеять не только конфликт между двумя начальниками экспедиции, кичащимися своим авторитетом, но и столкновение их национализма. Этим ученым, воодушевленным одними и теми же научными целями, но разделенным из-за открытых военных действий между их государствами («восточный вопрос обсуждается в Черном море посредством орудийных залпов»), удается объединиться лишь тогда, когда на них нападают разбойничьи туземные племена и им грозит неминуемая опасность. Здравый смысл торжествует в словах полковника Эвереста: «Здесь нет сейчас ни русских, ни англичан, есть только европейцы, объединившиеся для самозащиты». Может быть, вся книга и написана только ради этой последней фразы.

26. ПОГИБЕЛЬНЫЙ МЫС

Речь идет о мысе, на котором воздвигнута фактория «В стране мехов». Книга написана в 1871 году, издана в 1873.

Исторические события развивались по схеме, предвиденной Жюлем Верном, но последствия их были более жестокими, чем он мог предполагать. Мы «петушились», нас за то «поколотили пруссаки», и мы добились мира ценой потери не только крепостей, но и всей Эльзас-Лотарингии и вдобавок уплаты не двух, а пяти миллиардов контрибуции. У нас была гражданская война, и «республиканское правительство проявило при подавлении мятежа ужасающую энергию», обеспечив этим «республиканской Франции пятьдесят лет внутреннего мира». Жертв было много, и схватка оказалась более жестокой, чем рассчитывали республиканцы.

«Ничего нет горестней, чем зрелище, которое дают нам с обеих сторон те, кто ни в какой мере не является нацией, но тем не менее представляет ее или же им поручено ее представлять», — пишет Этцель госпоже Шаррас. Жюль Верн, в этот «страшный год» искавший убежища в работе, начал проявлять сильную тревогу по поводу своего личного положения. У него готовы четыре книги.

«Но ничего не известно о возможностях издания… — пишет он отцу — Вдобавок Этцель должен мне довольно много, и это начинает меня беспокоить. Я очень опасаюсь, что господин Тьер не обладает той энергией, которая требуется для создания сильного правительства на развалинах Коммуны. К тому же Версальская ассамблея, по-видимому, совершенно лишена политического чутья, и на законодательство все там смотрят со своих колоколен. А между тем кажется — только Республика может спасти Францию».

Жизнь входит в свое русло, так же как и переписка с Этцелем, вынужденным по состоянию здоровья находиться на юге. Издатель читает «Ченслера», и эта вещь пугает его своим реализмом и жестокостью. Писатель с ним согласен:

«Я сознательно довел все это до самого противного, отвратительного и прекрасно понимаю, что так оставить нельзя. Мне дорого было только одно — развязка: ведь такой еще нигде не бывало, и я смог вообразить себе ее из-за единственной во всем океане особенности — пресноводного течения в открытом море, которое несет несчастных, погибающих от жажды и не знающих, что их окружает пресная вода. С остальным можете делать все, что угодно.

Вы говорите, дорогой мой Этцель, что я должен изнемогать, высиживая по три книги в год. Это совершеннейшая правда, и я это чувствую сильнее, чем кто-либо другой. Вы предлагаете изменить условия нашего договора так, чтобы я мог за ту же сумму писать только две книги в год. Узнаю ваше доброе сердце. Но при условиях, в которых мается вся страна, денег этих (9-10 тысяч франков) уже недостаточно из-за дороговизны; «нужда надвигается быстро». Не следует ли искать каких-то других возможностей, кроме литературной работы, чтобы выйти из положения, — поступить, например, на службу, вернувшись, быть может, к биржевой деятельности, хотя первые шаги на этом поприще не были удачными?»