Жюль Верн. Двадцать тысяч лье под водой. Робур-Завоеватель

— Семьдесят один! — выкрикнул чей-то язвительный голос.

— И пчелой, которая машет крылышками сто девяносто два раза в секунду…

— Сто девяносто три!.. — насмешливо поправили из зала.

— И обыкновенной мухой, которая делает триста тридцать взмахов…

— Триста тридцать с половиной!

— И москитом, который делает их миллионы…

— Нет!.. Миллиарды!

Однако Робур, которого то и дело прерывали, и не думал прерывать своего доказательства.

— Среди этого различного числа взмахов… — продолжал он.

— Есть и большие промахи! — подхватил чей-то голос.

— …и надо искать практически применимое решение. В тот день, когда господин де Люзи обнаружил, что жук-рогач, вес которого не превышает двух граммов, способен поднять груз в четыреста граммов, то есть в двести раз больше собственного веса, проблема авиации была решена. Помимо того, было доказано, что относительная площадь крыльев уменьшается с увеличением размеров и веса их обладателя. С того времени было изобретено и построено больше шестидесяти летательных аппаратов…

— Которым ни разу не удавалось взлететь! — воскликнул секретарь Фил Эванс.

— Которые уже летали и будут летать, — невозмутимо ответил Робур. — Эти аппараты именуют по-разному: стреофоры, геликоптеры, орнитоптеры; возможно, в будущем их назовут средствами авиации от латинского слова «avis»[41], подобно тому как ныне корабли называют средствами навигации от латинского слова «navis»[42], но так или иначе, именно благодаря их появлению, человек станет властелином воздушных просторов.

— А винт! — перебил Фил Эванс. — Насколько мне известно, у птицы нет винта!..

— Нет есть! — отвечал Робур. — Как доказал господин Пено, летящая птица в действительности не что иное, как винт, и полет ее — тот же полет геликоптера. Вот почему двигатель будущего — винт…

От подобной напасти Сохрани нас, святой винт!.. — негромко запел кто-то из присутствующих на известный мотив из произведения Герольда «Цампа».

И все хором подхватили знакомую мелодию, так исказив ее, что французский композитор, вероятно, перевернулся в гробу.

Когда последние ноты потонули в ужасающей какофонии, дядюшка Прудент, воспользовавшись мгновенным затишьем, счел нужным заявить:

— Гражданин чужестранец, до сих пор вам не мешали говорить, вас не прерывали…

Как видно, по мнению председателя Уэлдонского ученого общества, никто и не думал прерывать оратора, а все эти издевательские выкрики, вопли и угрозы следовало рассматривать лишь как обмен аргументами.

— Однако, — продолжал дядюшка Прудент, — я напомню вам, что теория авиации заранее осуждена и отвергнута большей частью американских и иностранных инженеров. Теория, которая привела к гибели Саразена Волана в Константинополе, монаха Воадора в Лиссабоне, Летюра в тысяча восемьсот пятьдесят втором году, Груфа в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году, помимо других жертв, о которых я позабыл, не говоря уж о мифологическом Икаре…

— Теория эта, — возразил Робур, — достойна осуждения не больше той, чей мартиролог включает имена Пилатра де Розье, погибшего в Кале, госпожи Бланшар, разбившейся в Париже, Дональдсона и Гримвуда, упавших в озеро Мичиган, Сивеля и Кроче-Спинелли, Элоа и многих других, забыть которые не так-то просто!

То был мгновенный отпор — «выпад на выпад», как говорят в фехтовальном искусстве.

— К тому же, — продолжал Робур, — на воздушных шарах, как бы вы их ни усовершенствовали, вам никогда не достигнуть сколько-нибудь значительной скорости. Вы убьете десять лет на воздушное путешествие вокруг света, — а летательная машина совершит его за восемь дней.

Новые протестующие возгласы и крики длились целых три минуты; затем слово взял Фил Эванс.

— Господин авиатор, — сказал он, — вы только что красноречиво расхваливали преимущества авиации, а сами-то вы когда-нибудь летали?

— Еще бы!

— И завоевали воздух?

— Быть может, милостивый государь!

— Ура Робуру-Завоевателю, — послышался чей-то иронический возглас.

— Робур-Завоеватель? Что ж, я принимаю это имя и с полным правом стану носить его!

— Мы разрешим себе в этом усомниться! — воскликнул Джем Сип.

— Господа, — проговорил Робур, нахмурив брови, — когда я серьезно обсуждаю серьезное дело, то не терплю обвинений во лжи, и был бы рад узнать имя человека, прервавшего меня…

— Мое имя — Джем Сип… и я вегетарианец…

— Гражданин Джем Сип, — отвечал Робур, — мне известно, что у вегетарианцев кишки вообще длиннее, чем у прочих смертных, по крайней мере на добрый фут. Это и так немало… не принуждайте же меня еще больше удлинить их, для начала растянув вам уши…

— За дверь его!

— Вон!

— Разорвать на части!

— Судить судом Линча!

— Скрутить его винтом!..

Ярость сторонников воздушных шаров достигла предела. Все повскакали с мест и ринулись к трибуне. Робур исчез за целым лесом рук, которые раскачивались, словно деревья в бурю. Напрасно паровая сирена председателя наполняла зал трубными звуками. В тот вечер обитатели Филадельфии легко могли подумать, что огонь пожирает один из городских кварталов и всей воды Скулкилл-ривер недостанет, чтобы потушить пожар.