Жюль Верн

Пьер не сразу поддается на уговоры и предлагает удовлетвориться местом под началом какого-нибудь биржевого маклера. Но поскольку он обсуждает это дело, «коготок уже увяз…», и сын этим тотчас же воспользовался.

«Признаюсь, что хочу иметь положение приличное и солидное, ибо скажу тебе со всей прямотой — одиночество меня тяготит. Между тем в сердце у меня отчаянная пустота. Это доказывает, что я сейчас уже в таком возрасте, когда человеку нужен союз с кем-то, прочная связь. Так пусть же она будет по крайней мере законной… Пока я буду оставаться сверхштатным кандидатом в писатели, отцы и матери станут отворачиваться от меня, и причем с полным основанием…»

Почувствовав, что отец уже свыкся с мыслью видеть сына завсегдатаем биржи, Жюль уточняет свои планы:

«Я виделся с господином де Вианом. он настроен наилучшим образом и очень активно занимается моим делом. Оно могло быть завершено уже неделю назад, но он хочет, чтобы при этом условия были для меня наиболее благоприятные».

Его дело! Эти слова уже сами по себе создают для него некое существование, и ему остается только описать его:

«Один из его друзей, человек весьма положительный, договаривается сейчас о должности биржевого маклера. Речь идет о том, чтобы оплатить 40%, что составляет 50000 франков. Внеся эту сумму, я становлюсь пайщиком и работаю или в конторе фирмы, или самостоятельно. Господин де Виан предпочитает — во всех отношениях — этот последний вариант, так как в маклерской конторе, по его мнению, нет должности, которая подошла бы мне или была бы достаточно доходной. Ты видишь, дорогой отец, что речь идет о кругленькой сумме 50000 франков».

Затем следует перечисление волшебных результатов, которые даст эта комбинация.

«Дорогой отец», по-видимому, не очень убежден всей этой диалектикой, ибо в письме от 10 сентября 1856 года сын его с притворным удивлением пишет: «…Видимо, письма мои не очень вразумительны, раз ты приписываешь мне идеи, которых у меня вовсе нет. «Ты, значит, намерен играть», — пишешь ты. Да нисколько же, нисколько!…»

Однако, если Вернов не убедили до конца все эти доводы, они все же вынуждены признать, что сын их твердо решил жениться на юной вдовице.

Брак, на который согласились обе семьи, был окончательно решен, ибо в письме от 22 ноября 1856 года мы читаем:

«Я с тобой совершенно согласен, столовое серебро не сувенир. Поэтому возвращаюсь к серьгам… Это ведь и первый подарок. А что думает мама? Поднеся столовое серебро, я ведь вроде как делаю подарок самому себе».

Пьер капитулировал, и Жюль на этот раз опять поступит по-своему. Что же до Софи, то она написала такое сердечное письмо, что «…его читали, перечитывали, целовали, оно доставило радость всем и будет сохранено в архивах королевства». Мирный пикардийский городок, несмотря на то что там навалило снегу на целый фут, заработает на его любовном пыле.

«Сегодня я покидаю этот милый мне город, где меня задержали. Не думаю, чтобы наша свадьба состоялась до 15 января. Этого требуют приличия особого порядка: надо проявить деликатность по отношению к семье Морель в интересах детей. И мне кажется, что они хотят завершить этот год в трауре… Муж скончался в июле 1855 года, но приличие все же требует своего. Что касается подарков, то они будут очень скромными. Я поднес очень красивое ожерелье — золото и яшма, серег и брильянтов покупать не буду. У нее самой прекрасные брильянты, и мы сделаем для них новую оправу. Платья нового тоже не нужно, у нее их вполне достаточно! Может быть, муфту. Что касается кашемировой шали, то об этом еще подумаем: ничего не решено, а у нее уже есть длинная французская шаль и еще квадратная. Может быть, из ее брильянтов мы сделаем браслет…»

Онорина, наверное, состроила гримасу. Что и говорить — этот посредственный литератор и биржевой подмастерье не очень-то завидная партия. Но, по-видимому, использование того, что, вероятно, было трофеями ее союза с покойным Морелем, не поколебало ее оптимизма. Она охотно соглашается на подобные планы, даже, пожалуй, подсказывает их: все это участь молодых и небогатых супружеских пар. Она благодушно одобрила простоту этой свадебной церемонии, справленной кое-как 10 января 1857 года. Гражданская регистрация имела место в мэрии 3 городского округа, религиозный обряд — в церкви Сент-Эжен. Простота эта, отдававшая богемой, венчание наспех, может быть, и не были ей по вкусу, но она не выказала никакого неудовольствия. Признаюсь, что я нахожу это очень милым, и то, что моя бабка, смеясь, согласилась на полунищенскую жизнь, так мало соответствовавшую ее мечтаниям, мне бесконечно нравится.

Зато Пьер и Софи шокированы! Они ведь буржуа, притом провинциальные, им, наверно, трудно было это понять. Трапеза a la Beranger во второразрядном ресторане их огорчила. Конечно, они могут только сожалеть о том, что обстоятельства не дали возможности подражать роскошным пирам, сопровождавшим свадьбу Эме. Несколько друзей, приглашенных Жюлем, очень скоро внесли веселье в этот свадебный пир, и без того оживленный остроумием жениха и серебристым смехом невесты.