Жюль Верн

Барнард погибает от истощения. Подобранные наконец шхуной «Джейн Гай» оставшиеся в живых еще не пришли к концу своих испытаний. Вышедший в море ради охоты на тюленей капитан Гай решает разведать морской простор в направлении Южного полюса и останавливается на странном острове Тсалал, где туземцы, чернокожие с черными зубами, испытывают, по-видимому, ужас и отвращение ко всему, что белого цвета… Затем следует ужасная гибель экипажа «Джейн Гай», погребенного на дне оврага под многотонным слоем рыхлой и жирной земли, сброшенной на них дикарями. Единственные уцелевшие — Пим и Петерс — должны будут провести много дней в лабиринтах шахты, прежде чем им удастся захватить шлюпку и бежать с проклятого острова, забрав с собой туземца…

Затем оба они принимают решение плыть на юг и попадают «в какую-то неизвестную, диковинную область океана». Вокруг них творится нечто необыкновенное: «их засыпает дождем из пыли, которая, однако, тает, едва коснувшись воды», температура повышается. «Верхняя часть пелены пропадает в туманной вышине. Мы приближаемся к ней с чудовищной скоростью».

Вот последние страницы записок Пима, которые Жюль Верн цитирует полностью: «Оттуда несутся огромные мертвенно-белые птицы и с неизбежным, как рок, криком «Текели-ли!» исчезают вдали. Мы мчимся прямо в обволакивающую мир белизну, перед нами разверзается бездна, будто приглашая нас в свои объятия. И вот в этот момент нам преграждает путь поднявшаяся из моря высокая, гораздо выше любого обитателя нашей планеты человеческая фигура в саване.

И кожа ее белее белого».

Жюль Верн завершает свою статью восклицанием:

«Так заканчивается это повествование. Кто его довершит? Человек, более дерзновенный, чем я, и более склонный углубляться в область невозможного».

Однако надо полагать, что Гордон Пим благополучно избег гибели, ибо он ведь сам публикует свою странную исповедь. Но смерть застигла Пима до того, как он закончил ее. По выражает сожаление об этом, но отказывается написать конец повествования.

Вот каково краткое содержание основных произведений американского писателя. Не зашел ли я слишком далеко, выдавая их за странные и сверхъестественные? А может быть, он на самом деле создал новый литературный жанр, порожденный (выражаясь одним из его терминов) обостренной чувствительностью его мозга?

Оставив в стороне непонятное в произведениях По, мы восхищаемся в них новизной ситуаций, обсуждением явлений мало известных, наблюдением над болезненными проявлениями человеческой психики, выбором своеобразных сюжетов, всегда оригинальной личностью его героев, их болезненным и нервным темпераментом и манерой уснащать свою речь странными междометиями. И несмотря на то что все у По необычно и невозможно, порой возникает правдоподобие, заставляющее читателя верить ему.

Да будет мне позволено теперь привлечь внимание к материалистической стороне этих повествований. В них никогда не чувствуется потустороннего вмешательства. По, видимо, не желает допускать его и претендует на то, чтобы все объяснять физическими законами, которые он при случае даже придумывает сам. В нем не чувствуется той веры, которую должно было бы породить беспрестанное созерцание сверхъестественного. Фантастику создает его холодный ум, если можно так выразиться, и этот несчастный человек к тому же апостол материализма. Но мне представляется, что это не столько вина его темперамента, сколько влияние чисто практического, промышленного общества Соединенных Штатов. Он писал, мыслил, мечтал, как американец, человек позитивного созерцания. Отметив эту тенденцию, мы можем восхищаться его произведениями.

По необычайным историям Эдгара По можно судить о том, в каком постоянном перевозбуждении он жил. К сожалению, ему не хватало сил, и он прибегал к излишествам, которые повлекли за собой, по его же словам, «ужасную болезнь алкоголя», от которой он умер.

Жюль Верн извлечет из этого анализа пользу. Он сохранит то, что считает достоинствами: новизну ситуаций, обсуждение мало известных явлений, выбор своеобразных сюжетов, правдоподобие, внушающее читателю веру. Но герои его будут не больными, а людьми, полными энергии и здоровья. И он заставит нас верить в невероятное.

Разумеется, созданные им фрески прославляют человеческую энергию, но и она имеет пределы. Когда человек исчерпает свои внутренние силы, на помощь ему приходит провидение. Нет сомнения, что Жюль Верн был деистом. Религиозные верования, унаследованные им от отца, проявляются именно тогда, когда в своих произведениях он при крайних обстоятельствах прибегает к вмешательству провидения.