Жюльетта. Том I

— А этот молодец, что трахал меня, — добавил министр, — первостатейная шельма: я шесть раз спасал его от казни. Ты обратила внимание на его член? Великолепный образчик, не правда ли? А как мастерски он им владеет! Кстати, Жюльетта, пока не забыл: вот деньги, которые я обещал за твое самостоятельное преступление. Карета ждет, можешь отправляться домой, а завтра уедешь в поместье возле Со, которое я купил для тебя в прошлом месяце, возьми с собой прислугу — четырех служанок тебе будет достаточно, разумеется, самых привлекательных, а также повара, дворецкого и троих девственниц, предназначенных для следующего ужина. И жди от меня дальнейших инструкций. Вот пока и все.

Я ушла, очень удовлетворенная успехом своего преступления, переполненная приятными чувствами от того, что совершила его, а наутро уехала из Парижа.

Не успела я устроиться в сельском поместье, стоявшем отдельно от ближайших селений, не менее уединенном, чем жилища отшельников. Тебаида[77], как служанка сообщила, что прибыл незнакомый человек, весьма благородный на вид, и сказал, что его послал министр и что он желает поговорить со мной.

— Пусть подождет, — ответила я и распечатала послание, которое он привез от Сен-Фона. Прочла я следующее: «Пусть ваши люди немедленно схватят подателя сего письма и бросят в один из казематов, которые я выстроил в подвалах дома. Этот человек ни в коем случае не должен иметь возможности бежать, ты за него отвечаешь головой. Скоро появятся его жена и дочь — поступи с ними точно так же. Это мой приказ. Выполняй его в точности и не бойся употребить всю жестокость, на которую ты способна. До скорой встречи». И я велела пригласить незнакомца.

— Сударь, — начала я, приняв самый радушный и приветливый вид, — так вы действительно друг его светлости?

— И моя семья и я сам долгое время пользовались его расположением и добротой, сударыня.

— Это видно из письма, сударь… Позвольте я дам слугам указания, чтобы вас устроили так, как того желает министр.

Предложив ему сесть, я вышла из комнаты.

Мои лакеи, которые были скорее моими рабами, нежели слугами, раздобыли веревку, и вернувшись вместе с ними, я громко сказала:

— Отведите этого господина в апартаменты, которые отвел для него его светлость. — И мои сильные, как быки, телохранители бросились на гостя, вмиг скрутили его и отвели в мрачное подземелье.

— Я протестую, сударыня! Это ужасное недоразумение! — кричал незнакомец, несчастная жертва нашего с Сен-Фоном коварства.

Я осталась глуха к его мольбам и неукоснительно выполнила инструкции министра: отчаянные вопли узника остались без ответа, и я сама закрыла ключом дверь его темницы.

Поднявшись в гостиную, я услышала, как к дому подъехал экипаж. Из него вышли жена и дочь моего гостя, которые предъявили мне верительную грамоту — точную копию первой.

Ах, Сен-Фон, восхищенно подумала я, не спуская глаз с обеих женщин, любуясь красотой матери, породистой статной женщины тридцати шести лет, и нежной скромностью и грацией дочери, только что вступившей в свое шестнадцатилетие; ах, Сен-Фон! как уживается ваша мерзкая чудовищная похоть с вашими министерскими обязанностями? Ведь все, что вы делаете, диктуется исключительно вашими пороками, но не интересами страны.

Я с удовольствием описала бы все стоны и вопли несчастных женщин, когда их грубо втолкнули в подвал, но скажу лишь, что была тронута слезами матери и дочери не более, чем возмущением отца, и была озабочена только тем, чтобы надежно запереть узников столь высокого положения до появления Сен-Фона.

Размышляя о том, какая участь могла ожидать их, я не допускала и мысли, что речь идет о простом заточении, поскольку чувствовала, что просто создана для роли палача, хотя и не получила никаких указаний на сей счет. Пока я ломала над этим голову, мне сообщили о прибытии четвертого персонажа. Каково же было мое искреннее изумление, когда я увидела того самого человека, который, как вы помните, во время первой моей встречи с Сен-Фоном три раза ударил меня по плечам палкой по приказанию министра.

«Прими этого человека со всем радушием и хорошо обращайся с ним, — прочитала я в записке, — ты должна его помнить, потому что до сих пор носишь на теле следы его длани. Он будет играть главную роль в драме, которая разыграется завтра; это палач из Нанта, который по моему приказу должен умертвить твоих узников: мне строго-настрого велено представить их головы королеве к послезавтрашнему дню, я и сам бы с удовольствием помахал топором, если бы Ее Величество не выразила странного желания принять их останки из рук официального палача. По этой причине я направляю к тебе этого человека, хотя он и сам еще не знает, что ему предстоит делать. Прошу тебя проинструктировать его, однако ни в коем случае не позволяй ему взглянуть на смертников — это чрезвычайно важно. Жди меня завтра утром. А пока можешь позабавиться с ними, особенно не церемонься с дамой. Ничего не давай им, кроме хлеба и воды, и лиши дневного света».