Жюльетта. Том II

Берлингтону, любезнейшему и умнейшему человеку, было около пятидесяти лет; он был веселый, беззаботный, совершенно не разбиравшийся в людях, щедрый, благородный и глупый — вот вам исчерпывающий портрет моего лорда. Все его семейство составляли две дочери и зять. Тилсон, двадцати трех лет от роду, женился на старшей из девушек, которая была примерно одного с ним возраста. Они были отличной парой, какие редко встречаются в природе: очарование, наивность, добросердечие, благородство, прекрасное воспитание — короче, оба были живым олицетворением всех добродетелей, что утешало Берлингтона за неприличное поведение мисс Клеонтины, младшей дочери, восемнадцатилетнего премиленького создания. Ее отличала необыкновенная распущенность, да что я говорю! — самая явная порочность и неуемный разврат, доведенные до предела, составляли неисправимые пороки Клеонтины. При всем этом она имела наглость утверждать, что жизнь ее в тысячу раз счастливее, нежели жалкое прозябание Клотильды среди скучных добродетелей супружества.

Изучив характер девушки, я влюбился в нее без раздумий: влюбился в том смысле, в каком может в кого-то влюбиться такой развращенный человек, как я, но поскольку ее отец, откровенно поведал мне о том, какую сердечную боль причиняла ему эта неблагодарная дочь, я счел за благо действовать с величайшей осмотрительностью.

Несмотря на сладостное волнение, которое производила в моей душе Клеонтина, я не переставал любоваться красивым лицом Тилсона и прелестью его очаровательной жены; если Клеонтина внушала мне более распутные желания, ее деверь и сестра вызывали во мне чувства более изысканные и пикантные. Я рисовал в своем воображении зад Тилсона, представляя его как подлинное чудо Природы, и сгорал от желания овладеть им, то же самое мечтал я сделать и с его соблазнительной супругой. Я разложил по полочкам все свои страсти и пришел к выводу, что разумнее всего начать с Клеонтины. Все, что может привести к грехопадению женщину, уже в изобилии заключалось в душе предмета моего вожделения, и мне не стоило большого труда соблазнить ее.

Я не встречал ничего более свежего, аппетитного и прелестного, чем тело этого очаровательного создания, ничего более красноречивого, чем голос ее страстей, ничего более порочного, чем ее душа. Действительно, случались моменты, когда мне казалось, что я веду себя пристойнее, чем она; вы, конечно, понимаете, что мы испробовали с ней все мыслимые удовольствия, и Клеонтина призналась мне, что чем больше наслаждение противоречит законам Природы, тем больше оно подстегивает ее похоть.

— Увы, — сказала она мне однажды, — я дошла до того, что не нахожу достаточно сильных средств, чтобы удовлетворить себя.

Я, не раздумывая, атаковал ее прекрасный зад, и полученное удовольствие было настолько пикантным и острым, настолько полно разделила его вместе со мной Клеонтина, что мы дружно решили не заниматься больше ничем, кроме содомии.

Очевидно, я очень привязался к прекрасной англичанке, если прошел целый год, а я все еще не сообщил ей о своих намерениях в отношении ее, а может быть, просто не думал об этом, увлеченный нашими безумствами. Я рассчитался с Берлингтоном и, чтобы получить свободу действий, оставил его дом и снял квартиру поблизости. Берлингтоны каждый день навещали меня. И наша близость дошла до того, что в городе стали поговаривать о моем браке с Клеонтиной. Но я же не сошел еще с ума! Я с удовольствием развлекался с этой интересной во всех отношениях девицей, но жениться на ней — это уж простите! Только леди Тилсон возбуждала во мне такое желание.

Я всегда считал, что жена пригодна только для того, чтобы служить жертвой для мужчины; чем романтичнее и нежнее ее красота, тем больше она подходит для этой роли. При этом я думал о Клотильде. Как разбухал у меня член, когда я видел ее в своей власти, как была бы она восхитительна в слезах! Как сладостно было бы заставить их струиться из столь божественных глаз! О, Клотильда, думал я, ты будешь самой несчастной женщиной, если станешь моей.

Планы мои определились окончательно, и с этого времени я продолжал возделывать сад по имени Клеонтина лишь для того, чтобы скорее осуществить их. И я не придумал ничего лучшего, как внушить ей интерес к деверю и тем самым возбудить ревность его молодой жены. Немного погодя Клеонтина призналась мне, что все чаще испытывает страсть к Тилсону, но что мысль о его глупости и добронравии действует на нее подобно ушату холодной воды.

— Какое значение имеет ум? — горячо возразил я. — Если человек украшен красотой, этого достаточно, чтобы желать его. Даже я, Клеонтина, даже я вижу во сне самый прекрасный в мире зад, которым обладает Тилсон, и истекаю от желания поиметь его.

Эта идея немало развлекла мою любовницу и очень скоро захватила ее целиком — стоит подбросить женщине бесстыдную мысль, и она будет готова на все. Однако ее останавливало нечто, похожее на ревность: она боялась, что я, увлекшись мужем, не замедлю влюбиться в жену, и Клеонтина поделилась со мной своими опасениями.