Жюльетта. Том II

Между прочим, это нелегкий труд — карабкаться на гору по щиколотку в пепле, когда, сделав четыре шага вперед, вы сползаете вниз на шесть шагов, когда над вами постоянно висит опасность провалиться сквозь тонкую корку в расплавленную лаву. Поднявшись наверх, мы сели на самом краешке кратера и с замиранием сердца заглянули в глотку вулкана, который в минуты гнева бросает в дрожь Неаполитанское королевство.

— Как вы думаете, нам нечего сегодня бояться? — спросили мы у проводников.

— Нет. Может случиться выброс серы и кусочков пемзы, но непохоже, что будет извержение.

— В таком случае, друзья, — сказала Клервиль, — оставьте корзину с закусками и можете возвращаться в деревню. Мы хотим побыть здесь.

— А вдруг что-то случится.

— Вы же сами сказали, что все будет в порядке.

— Никогда нельзя быть уверенным…

— Ну что ж, если начнется что-нибудь серьезное, мы сами спустимся вниз и будем оттуда наблюдать за извержением.

Клервиль сопроводила свои слова несколькими золотыми монетами, и разговор был окончен.

Когда проводники спустились достаточно далеко, мы с Клервиль обменялись быстрым взглядом.

— Будем действовать хитростью? — шепотом спросила я.

— Нет, силой, — ответила она.

В следующий момент мы схватили Олимпию.

— Итак, сука, — сказали ей, — ты нам надоела; мы привели тебя в это место, чтобы расправиться с тобой. Под нами вулкан, куда ты сейчас отправишься живьем.

— Пощадите! — простонала она. — Что я вам сделала?

— Абсолютно ничего. Ты нам надоела, разве этого мало?

Мы сунули ей в рот перочинный нож, чтобы она прекратила свои стоны и горестные жалобы. Потом Клервиль связала ей руки шарфом, который мы захватили специально для этой цели; я связала ноги, и когда Олимпия оказалась в беспомощном состоянии, мы отступили в сторону и расхохотались. Из ее прекрасных глаз ручьями текли слезы, оставляя жемчужные капельки на ее величественной груди. Мы раздели ее и начали терзать ее тело: щипали белоснежные груди, кололи булавками ягодицы, вырывали из лобка волосы, а я откусила ей клитор. Наконец, после двух часов нескончаемых истязаний и унижений, мы взяли ее за руки и за ноги, поднесли к краю жерла и сбросили вниз. Она исчезла в кратере, и несколько минут мы слышали шум падающего тела, натыкавшегося на выступы, разбивавшегося об острые камни; постепенно шум стих, и воцарилась тишина.

— Вот и все, — произнесла Клервиль, которая продолжала мастурбировать обеими руками. — Черт меня побери, милая Жюльетта, давай ляжем на край вулкана и будем извергаться; ведь мы только что совершили преступление, совершили один из тех сладостных поступков, которые зовутся чудовищными. И если то, что мы сделали, действительно оскорбляет Природу, пусть она отомстит нам — ведь она может отомстить, если захочет; пусть произойдет извержение, пусть вскипает лава в глубинах этой преисподней и сотрет нас с лица земли.

Я не могла произнесли ни слова. У меня кружилась голова, я могла ответить подруге только страстными ласками. Она тоже замолчала. Сплетясь в жарких объятиях, изнемогая от восторга, лаская друг друга как взбесившиеся лесбиянки, мы, казалось, передавали друг другу душу через свои сдавленные, похожие на рыдания стоны. Несколько грязных ругательств, несколько богохульств — больше ничего не было слышно. Так мы оскорбляли Природу, насмехались над ней, дразнили ее и, торжествуя в своей безнаказанности и наслаждаясь ее равнодушием, мы надеялись на ее снисходительность только для того, чтобы еще сильнее ранить ее.

— Теперь ты видишь сама, Жюльетта, — заговорила Клервиль, которая первой пришла в себя, — как мало внимания обращает Природа на так называемые человеческие преступления, а ведь она могла бы уничтожить нас, когда мы были на седьмом небе от счастья. — Но она не сделала этого, поэтому успокойся: нет на Земле преступлений, которые могут разгневать Природу; скорее, все преступления выгодны ей, все для нее полезны; будь уверена, что она внушает нам злодейские мысли, потому что нуждается в злодействе.

Не успела Клервиль закончить свою речь, как из жерла взметнулся фонтан камней, которые дождем застучали вокруг нас.

— Ага! — сказала я, даже не собираясь подняться на ноги. — Это месть Олимпии. Это ее прощальный привет; она извещает нас о том, что добралась до самого чрева Земли.

— Нет ничего сверхъестественного в этом явлении, — заметила Клервиль. — Когда в вечно кипящую лаву падает что-нибудь тяжелое, происходит маленькое извержение.

— Давай перекусим и будем считать, что этот каменный дождь — не что иное, как просьба Олимпии отдать ей одежду.

Из ее вещей мы отобрали драгоценные камни, все остальное свернули и выбросили в кратер, где нашла последний приют наша подруга. Потом открыли корзину с продуктами. Из глубины вулкана не доносилось больше ни звука, следы преступления исчезли, Природа была удовлетворена. Когда мы спустились, внизу нас ждали наши проводники.

— С нами случилось ужасное несчастье, — заявили мы, подходя к ним со слезами на глазах, — наша несчастная спутница подошла слишком близко к краю и… Неужели ничего нельзя сделать, добрые люди?