Жюльетта. Том II

Через четверть часа Корделли оставил меня, придумав новое злодеяние. Жертвой его на сей раз стала Раймонда. Ее участь была написана в глазах чудовища, и бедняжка мгновенно ее прочла.

— О, госпожа моя! — взмолилась девушка, бросаясь ко мне. — Неужели вы отдадите меня в руки этого злодея? Ведь я так любила вас…

Моим ответом был громкий смех. Подручные подвели бедняжку к Корделли; он начал с обычных в таких случаях поцелуев, которыми осыпал каждую частичку прекрасного тела, затем несколько минут выворачивал наизнанку потроха Раймонды своим несгибаемым членом, после чего велел посадить ее в железную клетку, кишевшую жабами, змеями и прочими неизвестными мне рептилиями, а также отощавшими собаками и кошками, которых не кормили целую неделю. Трудно представить себе вопли и эксцентричные прыжки и антраша бедной моей служанки, на которую набросилась голодная свора. Я едва не лишилась чувств от восторга, чему немало способствовала Дюран, ласкавшая меня возле самой клетки; рядом с нами Корделли забавлялся со своими старыми дуэньями. Прошло совсем немного времени, и от Раймонды почти ничего не осталось, и первыми исчезли в клыкастых пастях ее груди и ягодицы. Самый потрясающий момент наступил, когда она в последний раз открыла рот, чтобы закричать, и в ее глотку нырнула здоровенная змея, подавившая только что родившийся вопль.

— Ха! Ха! Ха! — загрохотал Корделли и разразился градом невнятных ругательств, вытаскивая свой орган из седалища дуэньи. — Я-то думал, что с этой старой калошей избавлюсь от опасности оргазма, но не тут-то было, разрази гром мою задницу! Я креплюсь из последних сил! — отчаянно заорал он.

— Нет, нет, сударь, этого не должно случиться, — засуетилась я, пытаясь рукой опустить вниз его разъяренный фаллос, — давайте ненадолго отвлечемся.

— Хорошо; скажи, как ты находишь эту клетку, Жюльет-та? Я придумал это для твоей шлюхи в первый же момент, когда увидел ее зад: мне достаточно один раз взглянуть на этот женский предмет, и приговор уже готов; если хочешь, дорогая, я предскажу свою судьбу по твоей заднице.

Мерзавец начал больно щипать мои ягодицы, я ловко выскользнула из его объятий и как бы невзначай подставила ему его собственного сына, последнего оставшегося в живых. Корделли уставился на мальчика безумным свирепым взглядом — это был тот самый ребенок, чью мать замучили совсем недавно, и ее труп до сих пор висел на стене.

— Насколько помню, — начал величайший из грешников, — я решил подвергнуть этого маленького попрошайку той же самой пытке, от которой три дня назад умерла его мать. Первым делом выколем ему глаза, потом отрубим руки и ноги, переломаем кости, и пока я буду его сношать, кто-нибудь из вас прикончит его ударом кинжала.

— Стало быть, эту процедуру перенесла его матушка? — спросила я.

— Совершенно верно.

— У меня нет никаких возражений, однако осмелюсь добавить, что помимо всего прочего не плохо было бы вырвать ему зубы и заодно язык, которым, кажется, он собирается что-то сказать нам.

— Вырвать зубы! Отрезать язык! О, Жюльетта! — взвыл счастливый Корделли. — Да, я слишком поторопился разделаться с его родительницей. Но теперь мы исправим эту оплошность с сынком. Эй, вы, — он щелкнул пальцами, взглянув на палачей, — за работу!

В продолжение церемонии Корделли прочищал мне зад, во все глаза смотрел на убитую горем девочку, чья очередь должна была наступить позже, и его усердно пороли обе дуэньи.

Я должна отметить ловкость и мастерство, с какими орудовали подручные хозяина, а уж страдания жертвы и ее ужасающие пытки описать просто нет никакой возможности. Когда Корделли заметил, что с этим делом вполне справится один, он велел второму, с ног до головы покрытому засохшей кровью, сношать меня в вагину с тем, чтобы усилить свои ощущения, которые он испытывал в моем анусе. Всевышний не даст мне соврать, что я никогда не отступала перед самыми огромными членами, но натиск этого, друзья мои, причинил мне жуткую боль. Однако, хотя этот субъект был в высшей степени вульгарен, ужасные дела, которыми он себя запятнал, его бесцеремонность и сквернословие, а также содомистская приправа, которой угощал меня его господин, — все это очень скоро привело меня в экстаз, и я залила его член доброй порцией горячей спермы. Корделли, услышав мои восторженные богохульства, смешавшиеся с воплями жертвы, не выдержал, его семя прорвало все преграды, и оба моих отверстия заполнила липкая жидкость. Однако убийство мальчика еще не завершилось, и палач предложил сделать передышку.

— Ни в коем случае, — ответил итальянец и прокомментировал свои слова так: — Странные все-таки люди: они полагают, будто человека можно истязать только в возбужденном состоянии. А вот я — рациональный человек и могу с равным успехом делать это как в пылу страсти, так и с абсолютным хладнокровием. Природа наделила меня вечной жаждой крови, и мне нет нужды приходить в исступление для того, чтобы проливать ее.

После чего пытки продолжились.

Правда, желая оживить эту сцену, я вложила обмякший орган Корделли себе в рот, а Дюран начала подзадоривать его словесно.