Жюльетта. Том II

— Разрази меня гром, — воскликнул венецианец, — вы видели когда-нибудь такую прекрасную сцену? — Потом еще раз взглянул на несчастных и изобразил удивление: — А откуда эти слезы? Ага, ты плачешь, сука, потому что я собираюсь убить твоего сына? Но зачем тебе этот ублюдок, если он уже вышел из твоей утробы? Ну хватит, давайте приступим; ты, Жюлкетта, займись одним из этих козлов, а я возьму на себя второго: я ни на что не способен, пока в моей заднице не будет торчать член.

Пока я принимала соответствующую позу, он схватил мальчика, положил его на материнскую спину и начал содомировать; тем временем мать и ее сестра, стоя на коленях, затачивали под присмотром лекаря инструмент, необходимый для предстоящей операции. Меня расположили таким образом, чтобы мой зад, изнемогавший от массивного органа, находился под самым носом у Корнаро, который время от времени выдергивал копье моего содомита, облизывал его и снова вставлял на место. Все происходило в точном соответствии с его замыслом, и когда сперма его закипела, венецианец повернул голову и кивнул хирургу. Тот выхватил скальпель из рук тетки и с изумительной быстротой сделал несколько надрезов, вскрыл череп и вытащил мозг, и в этот момент наш гость, взревев как голодный мул, извергнулся в потроха ребенка, только что лишенного способности мыслить. Мне кажется, до этого не дошел бы и самый страшный хищник в джунглях.

— Уф! — выдохнул монстр. — По-моему, это самая приятная вещь на свете. Теперь пора покончить с остальными. — С этими словами он обрушил на головы несчастных женщин тяжелую дубинку. — Вот так, вот так, — приговаривал он, — а потом попробуем их поджаренные задницы.

— Негодяй! — обратилась я к нему, — неужели вам не стыдно того, что вы совершили?

— Ах, Жюльетта, — вздохнул он, — когда вы дойдете до моего состояния, вы будете стыдиться только добродетельного поступка.

Вне себя от вожделения, я крепко прижала злодея к своей груди и начала ласкать его, пытаясь передать ему срое восхитительное ощущение и восстановить энергию, которую он затратил во время эякуляции. Он щекотал мне соски и сосал язык, а я, задыхаясь, бормотала какие-то непотребные слова, говорила ужасные вещи, не переставая возбуждать его руками. Скоро он потребовал мой зад, и я поняла, что мои усилия принесли плоды; он опустился на колени и проник языком в мой анус, поглаживая ягодицы, но член его по-прежнему оставался в самом удручающем состоянии.

— Оргазм выводит меня из строя на целую неделю, — признался он, — вот как много требуется мне, чтобы восстановить семя. Давайте лучше поужинаем: возможно, трапеза и добрый напиток, а также застольные пакости вернут мне силы. Но сперва вы должны совокупиться, Жюльетта, так как, судя по блеску в ваших глазах, вам нужно срочно кончить.

— Нет, — покачала я головой, — раз вы решили повременить, я буду дожидаться вас; только вы в этой комнате возбуждаете меня, я хочу видеть, как прольется ваша сперма, иначе эякуляция у меня не получится.

— В таком случае, — сказал польщенный Корнаро, — пусть наш ужин сопровождается самыми отвратительными развлечениями, надо превратить его в жуткую оргию. Не мне подсказывать вам детали: вы знаете мои вкусы, и я вижу, что у вас богатый опыт.

Возбужденная, как вакханка, Дюран возвестила, что ужин готов. Мы перешли в просторную трапезную, в середине которой стоял стол, накрытый на четверых. Кроме меня, Дюран и Корнаро за стол села пятидесятилетняя женщина по имени Лауренция, известная как самая порочная, самая развратная и сластолюбивая дама во всей Италии. Она, как и все остальные, предпочла человеческое мясо: спокойным философским взглядом она окинула расставленные на столе яства и начала есть, не испытывая никакого отвращения.