Жюли де Карнейян

– Ты только представь себе, Жюли… Он назывался Мокомб… Весь замок, как нарисованный, отражается в прекрасном пруду у его подножия. Он словно слегка над собой подсмеивается, зная, что слишком уж он пятнадцатого века, слишком перегружен угловыми башенками, шпилями, портиками, готическими украшениями. Но прелесть пропорций… Я хотел, – повторил Эрбер, – того, о чём так долго мечтал…

Он взглянул на Жюли и поправился:

– …о чём мы так долго мечтали… Она великодушно улыбнулась:

– О, я-то… я забываю, о чём мечтала, скорее, чем ты. Право, Марианна вполне могла бы…

Белая припухлая рука вновь попала в солнечный луч, сделав неопределённый жест. «Я бы ему это дала, будь я Марианной, тогда, раньше… Никогда он не бывает таким обольстительным, как когда эгоистически чего-то желает..»

– И ты её не получил – эту твою… твою игрушку? Почему?

– Это сложно… Потребовалось бы осушить болото, образовавшееся из-за того, что запустили дренажную систему… Слишком дорого, местность недостаточно здоровая… Слишком уединённо… У этих людей только два слова на языке: «слишком» да «недостаточно».

– У кого это?

Эспиван оглянулся, как человек, подозревающий слежку:

– По правде говоря, толком не знаю. В средоточие такого богатства, как у Марианны, не попадают; попадают на край, на обочину. Туда попадают… Я тебе не надоел, Жюли?

– Давай-давай.

– Туда попадаешь, как… знаешь, как человек, которого поломка машины вынуждает провести полдня в незнакомой семье в доме у дороги и которому его случайные хозяева упорно втолковывают: «Вот это – дядюшка Ревейо, а эта дама – тётушка моей невестки Шарлотты, а этот большой мальчик – Жорж, он готовится в Сен-Сир…» Как будто жертва аварии способна вспомнить их уже через пять минут…

Приступ кашля прервал его.

– Эрбер, ты устал. Хочешь попить?

Он отмахнулся.

– Я кашляю не от горла, от сердца. Брось. Богатство Марианны – это… это огромный чужой организм, своенравный, необъятный, скрытный, который говорит на всех языках, у которого всегда что-нибудь болит, как у меня болит сердце, у тебя – поясница…

– Извини, но у меня поясница не болит, – гордо сказала Жюли.

– Знаю, знаю, она у тебя железная! – Эспиван пожал плечами. – Не то что марианнины ресурсы! Когда захочешь, например… ну, не знаю…

– Луну, – предложила Жюли.

Он улыбнулся с польстившим ей одобрением.

– Предположим, луну, – тут же обнаруживается, что именно в этом году у меди тусклый оттенок, в бриллиантах завелась червоточина, а воробьи склевали на корню весь арахис…

Жюли смеялась, как умела смеяться только она, – до слёз, во всё горло. Ей почудился шорох за дверью, и она рассмеялась ещё громче, между тем как Эспиван понизил голос.

– Бумаги и бумаги, папки, счётные машины, ледяные конторы в невозможных кварталах, недокормленные юнцы, таскающие груды документов, управляющие делами, одетые лучше, чем я, которые говорят: «Мы не имеем чести знать графа д'Эспивана, но госпожа Анфреди Марианна-Елена, вдова Людовика-Рамона Ортиза…» Это и есть богатство Марианны, это и многое другое, но оно – не «деньги». Это организация. Это лабиринт. В итоге в конце длинного коридора натыкаешься на старикашку, которого зовут Сайяр, он весь в астме и не имеет никакой определённой должности. Марианна идёт к Сайяру и от Сайяра возвращается. Часто с вот этакой вытянутой физиономией. И говорит: «Ничего не выйдет. Сайяр не согласен».

– На что не согласен?

– Не согласен выделить четыре миллиона на приобретение недвижимости, не согласен выдать авансом восемнадцать сотен тысяч на покупку дивного маленького Фрагонара – такой случай выпадает раз в жизни!.. Сайяр обращает внимание госпожи графини д'Эспиван на то, что её брильянты переделывались в современном вкусе к её второй свадьбе, что, кроме того, недавнее приобретение нового изумрудного гарнитура… Что в качестве опекунши своего несовершеннолетнего сына Антуана-Рене Ортиза она ограничена в… А, хватит! – воскликнул Эспиван и потянулся. – Чудно: когда я откидываю руки, у меня вот тут колет…

Он прислушался к чему-то в саду.

– А, я знаю, что это. Профессор Жискар. Этого я не смогу отослать, как исполнительного простака. Жюли, нам бы надо ещё увидеться. Мы только и успели наговорить глупостей. Скажи, тебе хочется ещё прийти? Хоть немножко хочется?

– Ну… Конечно, хочется.

– «Конечно, хочется»! Я бы тебе показал снисходительность, королева блох, будь я здоров…

Жюли подумала было, что это шутка, но с удивлением увидела, что он на грани одного из тех резких, непредсказуемых взрывов, что сотрясали когда-то их супружеский кров и чей последний раскат замирал в прахе разбитой тарелки… «А, надоел…» Однако она поспешила рассмеяться, словно всё ещё его боялась, и обещала прийти ещё.