Жюли де Карнейян

– Как от тебя хорошо пахнет, – сказал он с никогда не покидавшей его искренностью. – Подмышками и мастикой. Ты не хочешь сегодня быть со мной милой?

Она смотрела на него немного отстранённо, склонив голову набок. «Он действительно мил, хоть и выглядит принаряженным по-воскресному в любой день недели… Честный молодой инженер с большими детскими глазами и курносым носом. Но мне не хочется…»

Она вздохнула и сказала:

– Я голодная.

– Голодная? Как это?

Она раздула ноздри, вздёрнула подбородок:

– А так, мой милый, что я не успела пообедать. Граф д'Эспиван прислал за мной машину, и я провела три часа, или четыре, или не знаю сколько, у его одра.

– Он хорошо себя чувствует? – бесцеремонно спросил Коко Ватар.

– Нет. Плохо.

Поскольку ей хотелось пообедать в ресторане и сходить в кино, она авторитетно добавила:

– Иначе говоря, прогноз профессора Жискара довольно пессимистичен. Но роковой исход не представляется неизбежным.

– А его жена – как она реагировала на то, что ты навещаешь своего… её мужа?

– Никак. Она не присутствовала при нашем свидании.

– А-а!.. – задумчиво протянул Коко. Он подумал и решился:

– Это неприлично.

– Что неприлично?

– Ходить друг к другу. Неприлично, что он тебя пригласил, неприлично, что ты пошла, и неприлично, что та это позволила.

Жюли и бровью не повела. Она намыливала руки под кухонным краном и разглядывала Коко Ватара в зеркальце над раковиной. «Что он в этом понимает? – думала она. – Он успешно работает с красителями, этакая скромная и дисциплинированная рабочая лошадка. Могу спорить, что он носит в бумажнике слегка пожелтевшую фотографию отца в солдатской форме. Хороший мальчик».

– Человече, – продекламировала она, – что общего между вами и мною? Надеюсь – желание прогуляться. Где ужинаем? Ты пригласил Люси Альбер? Но, полагаю, не мамашу Энселад?

– Нет, – сказал Коко. – Ни ту, ни другую. Ты мне не давала приказа и диспозиции… Тебе не нравится, что мы будем вдвоём?

Она согнала три вертикальные морщинки, появлявшиеся у неё между бровей от малейшего противоречия.

– Вовсе нет. Только угости меня чем-нибудь до ужина, не то отъем тебе щёку.

Он подставил свежевыбритую щёку, и Жюли чуть коснулась её накрашенными губами.

На другое утро в десять часов она ещё спала и слышала сквозь сон повседневные кухонные звуки. Когда госпожа Сабрие приотворила дверь в студию, она не дала ей рта открыть:

– Стакан холодной воды и какао на воде. Никакого завтрака, и обеда тоже. Никакой уборки. Почистите обувь, костюм, и до свидания. Я сплю. Почты не было? До завтра, госпожа Сабрие. Не чистите карманы с блёстками, а то они оторвутся.

Она свернулась в клубок, лицом к стене. Но уже не смогла вернуть приятную полудрёму, следовавшую за недолгим, беспокойным от выпитого сном. «Это всё шампанское. Чтобы шампанское было хорошим, оно должно быть превосходным. А теперь в ночных заведениях подают ординарное шампанское с металлическим привкусом. То ли дело коньяк с водой или без, хорошее виски, после которого язык остаётся чистым…» Волосы и подушка пахли остывшим табачным дымом. «Сегодня утром у меня, определённо, во рту и в носу какая-то отрава… С чего бы это?»

Стакан воды разогнал утреннюю муть.

– Вспомнила! – воскликнула она. – Я поссорилась с Коко Ватаром!

Она снова легла, осторожно поддёрнув единственную простыню, тонкую, ветхую, которой хватало, если сложить её пополам, чтобы застелить и покрыть узкий диван-кровать. Глядя в потолок, она сводила воедино впечатления вчерашнего вечера. Первое облачко: обед вдвоём в пригородном ресторане… По дороге туда машину вела она, несмотря на недовольство Коко: «Осторожней, – повторял он, – это папина машина, моя сейчас неисправна… Если бы папа видел, как ты поворачиваешь…»

«Надо было взять с собой папу, – сказала наконец она. – Тебе было бы спокойнее».

Невинная шутка, но она превратила Коко в надутого и молчаливого сына, не приемлющего никакого юмора в адрес своей семьи. Обедом в ресторане Жюли осталась вполне довольна. Но почти непроглядная ночь, отблеск огней в маленьком пруду, мягкая сырость и запах герани, музыка, которой тихонько подпевала госпожа де Карнейян, – это было слишком для Коко-Златоуста.

– Почему всё это так грустно, Жюли?