Жюстина

По-моему, события сами по себе — просто род примечания к нашим чувствам — одно выводится из другого. Время влечет нас (мы самонадеянно воображаем, что наши разрозненные самости моделируют будущее), время влечет нас вперед силой тех скрытых в нас самих чувств, о которых мы менее всего осведомлены. Не слишком абстрактно для тебя? К тому же, вероятно, я выразила эту мысль не лучшим образом. Думаю, в случае с Нессимом с Жюстиной произошло исцеление от тех комплексов, порожденных ее мечтами и страхами; ее просто вывернули наизнанку, опустошили, как сумку. Из-за того, что фантазия так долго заполняла передний план ее жизни, теперь ее полностью обобрали; от прежних ее шаблонов не осталось ничего. И не только потому, что смерть Каподистрии убрала со сцены главного актера в этом театре теней, ее главного тюремщика. Сам недуг, как призрак, держал ее все время начеку, и когда он умер, его место заполнила тотальная пустота. Она своей сексуальностью, так сказать, смиряла, гасила свои претензии к жизни, может быть даже — ее смысл. Люди, столь стремящиеся к границам свободы воли, вынуждены на каком-то отрезке пути свернуть в поисках помощи, чтобы разрешить для себя проблему с абсолютом. Если бы она не была александрийкой (т. е. скептиком), это стало бы чем-то вроде религиозного подвижничества. Впрочем, смогу ли я все объяснить? Здесь дело не в поисках счастья. Целый кусок чьей-то жизни вдруг оказывается канувшим в море, как например — твой, связанный с Мелиссой. Однако (и здесь срабатывает закон воздаяния, уравновешивающий на жизненных весах добро и зло) ее собственное освобождение сняло с Нессима запреты ограничения, наложенные на его страсти. Думаю, он всегда чувствовал, что пока Жюстина с ним, он не способен ответить ни на чье-либо чувство еще. Мелисса доказала ему, что он ошибался, или, по крайней мере, ему стало так казаться, однако уход Жюстины пробудил прежнюю сердечную боль, и тогда его стало переполнять острое сожаление о всем том, что он сделал для нее. Любовники никогда не подходят друг другу по всем статьям. Не так ли? Кто-то один всегда затемняет другого и препятствует ее или его росту, — так что жертва все время томима желанием спастись бегством, освободиться для самореализации. Действительно, не в этом ли самая трагическая тема любви?

С другой стороны, если в планы Нессима и входило устранение Каподистрии (о чем поговаривали), то он выбрал самый неподходящий для себя вариант. В самом деле — было бы мудрей убить именно тебя. Вероятно, Нессим надеялся, что если избавит Жюстину от власти демона (как до него надеялся Арнаути), он тем самым освободит ее для ее же самой. (Ты говорил мне: он как-то раз выразился в этом смысле.) Однако случилось прямо противоположное. Нессим как бы даровал ей отпущение грехов… Или же невольно это сделал несчастный Каподистриа, но в результате Жюстина перестала видеть в Нессиме возлюбленного, но нечто вроде священника. Она обратилась к нему с благовонием, что и повергло его в ужас. Она никогда не вернется к нему, да и как? И как только она ушла от него, он сразу понял: навсегда. Потому что те, кто благоговеют перед нами, никогда нас не любят, по-настоящему не любят. О тебе Жюстина сказала просто, слегка пожав плечами: «Я должна была вычеркнуть его из памяти».

Вот, пожалуй, некоторые из мыслей, пришедшие мне на ум, когда поезд проходил сквозь апельсиновые рощи побережья: кстати, они обрели стройность благодаря книге, которую я взяла почитать в дороге, — последний том романа «Бог как юморист». Сколько все же Персуорден приобрел благодаря своей смерти! Он всегда располагался для нас между своими книгами и нашим восприятием их. Я понимаю, что то загадочное, что мы видели в этом человеке, на самом деле — проекция наших собственных недостатков. Художник не живет личной жизнью, наподобие нас; он ее прячет, заставляя нас стремиться к его книгам, если мы хотим прикоснуться к истинным источникам его чувств… под всеми покровами его пристрастий к сексу, социальности, религии и так далее, то есть говоря проще: человек безмерно страждет из-за отсутствия нежности в мире.