Живая бездна

Они сказали, что необходимость — мать изобретения, но она в той же степени и мать некоторых других вещей: самопожертвования, уродства и перерождения. Необходимость — мать всего необходимого, если внести небольшую тавтологию. Я в тот же день дал разрешение на то, чтобы эти изменения остались навсегда, не возвращаясь уже больше к моим прежним когнитивным состояниям. Я не хотел их и не скучал по ним. Воодушевление искрилось у меня в животе; свобода, которой я никогда не знал, пела у меня в крови. Бремя, которое я тащил на себе, даже не догадываясь об этом, исчезло, и моё сознание стало острее, получило возможность достичь таких далей, в которые стыд, вина или переживания не пустили бы меня до этого. Я хотел быть тем, кем я был раньше не больше, чем кто-то, будучи в депрессии, жаждет отчаяния.

И в любом случае, как говорил Дрезден, мы в Протогене не занимались вершением судеб крыс и голубей.

Впервые я покинул Землю, когда отправился на Фебу. Всё, что я знал о планетах, карликовых планетах и спутниках, составляющих заселённую человечеством часть системы — о Марсе, Палладе, Церере, Ганимеде — я почерпнул, смотря новостные ленты. Политика союза между Землёй и Марсом, опасность, порождаемая Альянсом Внешних Планет и другими протестными группировками. История мучений человечества распространилась на всю огромную пустоту системы, формируя сложную историю, казавшуюся такой же далёкой от моего жизненного пути, как и криминальные драмы с музыкальными комедиями, которые показывались на тех же каналах, что и новости. Станция Феба даже не входила в их число.

Неприметный спутник Сатурна, начинавший своё существование как кометный объект и попавший в ловушку гравитации газового гиганта, прилетев, судя по всему, из Пояса Койпера. Он стоял особняком от остальных спутников, в четыре раза дальше, чем следующий ближайший. Его ретроградная орбита и угольная чернота его поверхности придавали ему ощущение угрозы. Феба, зловещая луна.

Оружие чужих.

Зарывшись в толщу ледяного слоя планетезимали, объединенная исследовательская группа — Протоген и Научная Служба Флота Марса — нашла маленькие реактивные частицы размером примерно со средний вирус, но со структурным строением и информационной глубиной, непохожей ни на что из того, что могла породить биосфера Земли. Протомолекула, так мы это назвали, немедленно прилепив к нему наше имя, расширяя на него нашу территорию, чем раздражали марсианских учёных. Мы игнорировали их протесты как что-то несущественное.

Наша лучшая догадка состояла в том, что оно было послано откуда-то издалека, непонятно откуда, при том, что за вершину земной жизни мы принимали клеточную мембрану. Протомолекула же казалась письмом в бутылке, но при этом она включала в себя и свою собственную грамматику, и обучающие инструкции, и была готова научить любую встреченную ею местную клетку, как стать тем, что требовалось ей. Мы рассуждали, может ли что-то столь инертное, как спора, быть разумным, хотя бы неявно, но к какому-либо выводу так и не пришли. Первое свидетельство существования древа жизни, отличного от нашего, очаровывало и смущало нас. Меня.

Сама по себе база выдавала своё до мозга костей военное происхождение. Укреплённые коридоры, которые защищали нас всех от жёсткого фонового космического излучения, были раскрашены в цвета марсианского флота. Каждый коридор был помечен идентификационными метками, на которых были указаны: регламент объекта, структурная спецификация, расположение в пределах базы и дата, до которой объект подлежал реконструкции. Стены были покрыты таким же износостойким покрытием, которым они покрывались на кораблях. Еда была в марсианском вкусе: острый перец чили, гидропонные фрукты, лапша рамён в вакуумных пакетах, ежедневные фармакоктейли для низкой гравитации. Лишнего места у нас не было. Комната, которую я занимал на базовом, была больше, чем клетушка, в которой я жил здесь: стеллаж из четырёх коек одна над другой и общий гальюн, такой маленький, что каждый раз, как я пользовался туалетом, я упирался коленями в противоположную стену. Из моих восьмидесяти пяти килограммов чувствовал я чуть больше трёх. Упражнения занимали почти треть дня, треть занимала лаборатория, а еда, сон, мытьё в тесном душе из стали и керамики — ещё треть.

Команда наноинформатики Протогена была представлена только четырьмя членами: Трин, Куинтаной, Ле и мной. Марс присоединился к нам в соответствующем количестве. Остальные должны были подтянуться позже, во время переезда на станцию Тот, хотя к тому времени марсианский контингент уже выйдет из игры. Все говорили, что остаток исследовательской группы состоит не больше чем из пяти десятков. Вместе с нашими коллегами с Марса и вспомогательным флотским персоналом, база Феба представляла собой несколько сотен человек на чёрном снежке в такой дали от Земли, что солнце показалось бы не более чем самой яркой звездой из остальных, если бы когда-нибудь нам привелось взглянуть на него.