Живая душа

– Приятного аппетита. Здравствуйте! Я студент с научного судна, – поспешно начал объяснять цель своего визита и запнулся, видя, как от растаявшего в тепле снега с моих валенок на выкрашенном светло-жёлтой краской блестящем полу образуется тёмная мокрота. – Ой, извините, я сейчас, – осторожно отступил я в сени. Сняв там валенки, потому что хозяева сидели за столом в белых шерстяных носках, вернулся в комнату и, стоя теперь уже на домотканой дорожке и тоже в светлых шерстяных носках, намерился продолжить свой рассказ, заметив, что лужицы от моих валенок уже вытерты.

– Чай будете пить? – спросила, белозубо улыбнувшись, хозяйка.

– Можно, – ответил я.

– Присаживайтесь, – предложил хозяин, указывая на лавку, стоящую с другой стороны стола и тоже покрытую домотканой дорожкой.

Муж и жена Нечаевы (по-видимому, это были именно они) сидели рядышком, на единственных, как я успел заметить, в этой комнате стульях, и им из двух окон, позади моей спины, открывался чудесный вид на бухту.

Мужчина вытер чистым белым полотенцем усы и бороду, раскурил трубочку и, подождав, пока женщина передаст мне чашку чая, спокойно спросил:

– Ну а теперь рассказывайте не торопясь, что вас к нам привело

– У нас Муся есть, кошечка, а у вас – кот, – начал я, как заправский сват. – Она закотовала… – И я, прихлёбывая чай с брусничным вареньем, рассказал им о нашей проблеме, не забыв и о том, что кота мы можем обменять на продукты. – А в декабре, когда снова будем здесь заправляться водой, вернём его вам, – закончил я.

– А как вас звать-величать, молодой человек? – снова улыбнулся мужчина, выпуская изо рта клубы приятно пахнущего белого дыма.

– Игорь… Ветров, – добавил я.

– А меня – Николай Михайлович, как Карамзина, кивнул он на простенок между окон, где на самодельных, от пола до потолка, полках из струганых досок плотно стояли книги. – «Историю государства Российского» читали, надеюсь?

– Ещё нет, – не стал я лукавить. – Мы в институте историю партии проходили.

– Какой? – добродушно улыбнулся Николай Михайлович. – Эсеров, кадетов, меньшевиков? Их ведь много в России было, партий разных.

– Большевиков, – ответил я. – Да вы и сами об этом прекрасно знаете.

– Знаю, – задумчиво ответил он. – Не знаю вот только, правильно это или нет изучать историю только правящей партии? Ну а что касается Карамзина – прочтёте ещё, думаю, какие ваши годы. Вам ведь года двадцать два, не более.

– Точно.

– Ну вот, я старше вас более чем в два раза. И почти на столько же лет, сколько вам, Надежда Сергеевна моложе меня, – кивнул он в сторону жены, которая со своей милой, немного застенчивой улыбкой наливала мне уже вторую чашку чая. – Так что вы с ней почти ровесники. – Чувствовалось, что Николай Михайлович любитель поговорить. – Я научной работой на родной кафедре метеорологического института занимался, а Надя у меня диплом писала, – продолжил он. – А потом проблемы начались, и мы с ней сюда, на край географии, укатили. От злых языков да от городской суеты подальше. Думали, поработаем здесь годика два, пока в институте да с бывшей женой моей всё утрясётся, и обратно в Ленинград. Научной работой продолжим заниматься. А вот, приросли как-то и к бухте этой, и к скалам её. Скоро уж семь лет будет, как мы здесь…

Он взглянул на настенные, с гирьками в виде еловых шишек часы и, повернувшись к Надежде Сергеевне, произнёс:

– Надя, время.

– Да, да, я сейчас, – отозвалась она, накидывая на голову цветастый платок. Сняв с вешалки у входа овчинный полушубок, надёрнула его. Затем, приподнявшись на цыпочках, достала с печи просторные валенки, сунула в них ноги и скрылась за дверью.

В окно было видно, как она, стоя в распахнутом полушубке на огороженной площадке, смотрит на термометр, а затем записывает его показания в тетрадку.

– Простудится ведь! – оглянувшись, посетовал Николай Михайлович. – Выскочила после чая нараспашку! – И чувствовалось, что он тревожится за неё и одновременно любуется ею, её складностью да ладностью, её быстрыми и точными движениями…

– Минус восемь, – информировала нас Надежда Сергеевна, вернувшись в дом и передавая мужу тетрадь. – А высота снега ещё увеличилась…

– Зимы здесь, вблизи океана, обычно мягкие и многоснежные. Да и вообще климат здоровый, – пояснил мне Николай Михайлович и обернулся к жене: – Помоги мне, Наденька, надо передать последние данные и утренние замеры. – Опираясь на плечо жены, он с трудом, на несгибаемых ногах, добрёл до «сундука» рации, стоящей на отдельном столе в углу комнаты. Устроившись на привычно подставленный Надеждой Сергеевной стул и ласково взглянув на жену, продолжил: – Если бы не суставы – охотился бы на камчатских соболей, чтобы вы, Надежда Сергеевна, могли в собольей шубе хаживать.

– Да зачем она мне, Коля? Перед кем мне здесь красоваться? Перед лодырем нашим, Васькой, что ли? – кивнула она в сторону продолжавшего блаженно дремать у тёплой печи кота.

И тут я вспомнил, для чего, собственно говоря, пришёл.

– Так как насчёт кота? – не зная, к кому обращаться, проговорил я громко, словно говорил речь со сцены.