Под шуршанье шин по особенно чёрному и влажному среди этой белизны асфальту я уснул. И даже увидел во сне белые кувшинки, слегка колышущиеся на тёмной воде маленького озерка, прогретого лучами августовского солнца почти до самого дна…
Ночной вальс
Иван Клыпин – студент 4-го курса охотфака[2]
, на производственную практику в тайгу любил ездить один, несмотря на его отнюдь не угрюмый, а напротив – весьма весёлый нрав и постоянное непереборимое желание с кем-нибудь «потрепаться»…За его благодушное балагурство (а на любой предмет Ваня имел своё мнение) и, особенно, за его рассказы, которых он привозил из тайги гораздо больше, чем норок и соболей, его любили. Причём не только однокурсники, но и большинство охотоведов, проживающих в «общаге» на Подаптечной, 11 – двух старинных бревенчатых длинных двухэтажных домах с почерневшими от времени брёвнами и большими (иногда и на пятнадцать человек) холодноватыми комнатами.
А рассказчик Ваня был отменный!
Шагает, бывало, рассеянно по сквозному длинному коридору общаги, да и забредёт «случайно» в какую-нибудь из комнат попросить заварки, щепотку ли соли или немного хлебца… И, не получив ещё просимого, усядется на табуретку посреди кроватей, расположенных перпендикулярно стенам (так нестерпимо хочется ему «за жись поговорить»), округлит свои бледно-голубые со светлыми «поросячьими» ресницами глаза на круглом и даже зимой веснушчатом лице с носом-картошкой, разведёт руками, и давай заливать!
– Ваня, – мягко пробует поправить его кто-то из третьекурсников (сейчас Иван у них), зная, что прихвастнуть тот любит. Да и у них самих за спиной уже не одна практика в тайге, – не может такого быть! Нам декан на лекции по морскому зверобойному промыслу совсем не то говорил, – подкреплённый авторитетным мнением, уже увереннее добавляет «салага». Однако Ваня смотрит на него весьма иронично.
Что для него декан факультета Свиридов! Он и с самим профессором Скалоном, основателем факультета, готов спорить до хрипоты о повадках зверей! Поэтому, выслушав «зелёного оппонента», Ваня снисходительно едва заметно улыбается краями губ. Его подобным аргументом не собьёшь! И, продолжая рассказ, с учётом замечания он так всё откатает, так всё повернёт, с таким вывертом всё разъяснит, как будто декан и подтверждает ещё его точку зрения. И встрявший в разговор уже чувствует себя дураком, ну, в лучшем случае, дурачком. Что, в конечном счете, одно и то же.
Оказывается, не знает он всех тонкостей учёта популяции северного морского котика на их лежбищах, а конкретно в данном случае – на Командорских островах, где нынешним летом Ваня как раз и побывал на практике…
– Ну, я пошёл, – довольный произведённым эффектом, произносит он и, встав с табурета, уже направляется к двери.
– А соль-то?! – спохватывается кто-то, протягивая Ване спичечный коробок с насыпанной туда солью.
– Ах да! – восклицает Ваня и после секундного раздумья беспечно машет рукой. – Как-нибудь в другой раз.
Но, почти дойдя до двери, возвращается и забирает со стола коробок. «Пригодится».
– Ванюша! – это уже не «мелочь пузатая» – младшекурсники: от первого до третьего, а одногодки Ванины осаживают неудержимый бег его фантазии. – Кончай трепаться! Не пройдёт росомаха, даже самая хитрющая, по проволоке, как канатоходец Тибул.
– Пожалуйста, не хотите – не буду дальше рассказывать. Умолкаю, – смиренно, с чувством оскорблённого, причем незаслуженно, достоинства отвечает Ваня.
Однокурсники начинают шикать на «умника», дескать, «ну чего ты лезешь со своими дурацкими замечаниями?!».
– Давай, дальше-то что там было? – просят его.
Ваня некоторое время, как растерявшийся вдруг на ярко освещённой арене клоун, совсем один, потому что в окружающей круг манежа темноте не видно лиц, какое-то время молчит, слегка раскачиваясь на табурете, и о чём-то напряжённо думает, видя, как все замерли в ожидании дальнейшего рассказа. И лишь выдержав паузу, снисходительно улыбнувшись, продолжает свою «невероятную историю», случившуюся с ним на одной из практик уже на севере Камчатки, в притундровой зоне, где даже самый маленький камчатский соболь, добытый им, был больше малорослой карелофинской лаечки Аси, постоянной верной подруги Вани в его неизмеримых по километрам странствиях.
– …Ох, и хитрющая же это была росомаха! – искренне восхищается он зверем. – Сколько она мне всяких каверз устраивала, – продолжает он. – Один раз даже Асю прямо из зимовья решила скрасть… А до лабаза по натянутой проволоке, – крепчает Ваня голосом, снова возвращаясь к недосказанному эпизоду, – легко, как по упавшей лесине ходила, лакомилась там моими припасами…