Живая очередь

— Тогда идите домой и лечитесь. От того, что вы будете приходить сюда каждый день — вам легче не станет.

— А это уж мое дело, сколько раз приходить и когда.

— Ну тогда и лечитесь тоже самостоятельно, — крикнула она и хлопнула дверью.

— Безобразие, — закричал Илья. — Я пойду жаловаться!

— Отлично, — сказал Андрей. — Вот вам и прецедент. Врач отказывается лечить пациента.

— Точно, — поддержал Дмитрий Петрович. — Это уже ни в какие ворота не лезет!

— Вы все свидетели, — сказал Андрей, обращаясь к пенсионерам. — На ваших глазах врач нарушил клятву Гиппократа. Подсудное дело!

Лиза, видимо, услышав, что происходит снаружи, вышла из кабинета и направилась к Алексею Филипповичу.

— Ишь, курва, пошла стучать, — возмутился Степан

— Да пусть стучит, — ответил Андрей. — Нам-то что?

— Дрянь, — раздавались вокруг крики, — совсем уже совесть потеряли!

Постучавшись и получив разрешение войти, Лиза плотно закрыла дверь и оперлась о нее спиной.

— Что случилось, Лиза, что там за шум? — поинтересовался Алексей Филиппович

— Понимаете, какое дело…

— Любопытно, — ответил Алексей Филиппович, выслушав отчет. — Ты правильно сделала, что зашла ко мне, я сейчас сам во всем разберусь.

Выйдя из кабинета, главный врач вместе с Лизой направился к пенсионерам.

— Ишь, идут, — заворчал Степан. — Змей и змеюка подколодная!

— Как они быстро спелись, — сказал Дмитрий Петрович. — Вот ведь нехристи!

Накаленная атмосфера Алексея Филипповича ничуть не смущала. Он, уверенный и горделивый, надменный и убежденный в своей правоте, в любой ситуации чувствовал себя как рыба в воде. Подняв вверх правую руку и попросив стариков успокоиться, он заявил:

— Не надо паники, — крикнул он. — Вы возмущены тем, что вам не оказывается помощь?

— Да! — крикнул Илья. — Я очень этим возмущен и намерен подать на вас в суд. На вас и Лизку, вашу сообщницу!

— Никакого суда не будет, — продолжал Алексей Филиппович. — Ваше возмущение абсолютно оправданно. Все больные должны получать своевременную помощь, поэтому Лиза немедленно приступит к своим обязанностям и извинится перед вами.

Пенсионеры возбужденно загудели. Наконец-то главный врач одумался и признал их правоту! А Лизка вся как-то сжалась и с удивлением посматривала на своего начальника.

— Но хочу обратить ваше внимание на еще одно обстоятельство, — продолжал Алексей Филиппович. — Если ваша болезнь окажется мнимой, если хирург, окулист или кто бы то ни было еще придет к выводу, что вы обманываете их, мы будем вынуждены принять соответствующие меры. А именно. Как некоторые магазины вывешивают у себя фотографии тех, кто пытался что-то у них украсть, так и мы прямо при входе в поликлинику повесим фотографии людей, которые вводят нас в заблуждение, отнимают время и мешают оказать помощь людям, которые действительно в этом нуждаются. Это будет самая настоящая доска позора, где будут размещены фотографии симулянтов, а также их имена и фамилии. Пусть все в округе узнают их и осудят. Если вам хочется покрыть свое имя позором на старости лет, если вы хотите, чтоб на вас показывали пальцем и смеялись над вами — вперед. Здесь я бессилен. Пусть это останется на вашей совести. Наша поликлиника будет обслуживать только действительно больных людей, на всех остальных у нас совершенно нет времени. У меня все.

Наступила тишина. Скорбная и тягучая. Очередь к терапевту резко поредела, никто не хотел становиться посмешищем в глазах окружающих. Видя, что пенсионеры расходятся по домам, Андрей принял решение во что бы то ни стало остановить их. Он не знал, как это сделать и что сказать. Но безмолвно наблюдать за тем, как расстроенные люди медленно бредут к выходу, чтобы никогда больше не вернуться сюда, Андрей не мог. Он знал, что они не вернутся, чувствовал в душе. Сейчас был смят их последний бастион, уничтожена последняя надежда. Гармоничный союз, выпестованный с такой любовью и таким трудом, безнадежно распадался на глазах.

— Стойте, — закричал Андрей! — Не уходите! Он только этого и ждет. Мы что-нибудь придумаем! Обязательно придумаем, но для этого нам надо держаться заодно, всем вместе.

— Не валяй дурака, Андрей, — ответил ему какой-то старик. — Я не для того прожил столько лет, чтобы мое имя мешали с дерьмом! Если ты хочешь красоваться на входе в поликлинику — это твое право. Я этого не хочу. Я ухожу и больше сюда не приду. Хватит…

— Но ведь эта поликлиника стала нашим домом. Здесь мы нашли свое счастье! Вместе переживали горечи и радости. Неужели не жалко бросать все это? Неужели не жалко вот так уходить? Где ваша воля? Где ваша решимость?

— Андрей! Ты много сделал для нас, и мы этого не забудем. Но теперь все. Действительно все закончилось. Пусть с системой борется молодежь, а наше время ушло. Прощай! Даст Бог, свидимся еще!