Живая очередь

Андрей сел в кресло и обхватил голову руками. Его обступили верные друзья — Софья, Дмитрий Петрович, Илья, Степан, Кирилл. Они поддерживали его и обещали, что останутся с ним до конца. Говорили, что не намерены сдаваться и их час обязательно придет. Но Андрей не слушал их. Он молча наблюдал за тем, как пожилые люди вереницей тянутся к выходу, чтобы покинуть эту поликлинику и никогда не возвращаться в ее лоно, ставшее вдруг таким чужим. Он понимал, что бессилен. Знал, что не может остановить эту толпу, но все равно страдал. Андрей отчетливо представлял, что все они вернутся в свои дома и будут гнить там от одиночества и бессилия, как баба Дуня, и в гневе сжимал свои кулаки. Он ненавидел главного врача, этого самодовольного глупца, который в одно мгновение растоптал все то, что значило для Андрея и таких, как он, очень много. Неужели все бесполезно, неужели нельзя ничего придумать? Андрей задавал себе эти вопросы и мучительно искал ответы, но они почему-то никак не приходили в его голову. А толпа людей все так же медленно брела к выходу, печально понурив головы …

Конечно, ушли не все, но назвать оставшихся людей дружным и единым коллективом можно было лишь с большой натяжкой. Если раньше в стенах поликлиники звучал смех, то сейчас его практически не стало, а уж о том, чтобы отпраздновать здесь день рождения или еще какое-то радостное событие, и вовсе не могло быть и речи. Оставшиеся пенсионеры больше не стояли в очередях, а просто собирались на третьем этаже, усаживались на свободные кресла и перебрасывались время от времени ничего не значащими фразами. А порой и просто сидели молча, погруженные каждый в свои собственные мысли.

Врачи практически полностью свели на нет неформальное общение с пенсионерами. Если раньше они обнимались с некоторыми из них при встрече, радостно хлопали по плечу, то сейчас даже обычной приветливой улыбки никто от них не ждал. Незримая стена разделила их на две части, и из друзей или даже просто добрых знакомых они превратились в чужих, абсолютно равнодушных друг к другу людей. Это было странно. И даже не столько странно, сколько очень больно и обидно. Пенсионеры ощущали такую перемену весьма остро и не понимали, почему это произошло. Из-за денег? Из-за угроз и боязни потерять свое место? Но разве обычное «привет» или «как дела» — это что-то плохое или из ряда вон выходящее? Некоторые из них по-прежнему с надеждой в глазах смотрели на проходящих врачей, но те лишь отводили свой взгляд и делали вид, что совсем не знают этих людей и не желают с ними общаться…

Лишь Екатерина Сергеевна, несмотря на свое шаткое положение в поликлинике, пыталась сделать хоть что-то. Впрочем, реально изменить ситуацию она не могла. Все руководящие функции, которые она имела, Алексей Филиппович беззастенчиво передал своим доверенным лицам, и обязанности Екатерины Сергеевны вскоре были сведены к разного рода формальностям, с которыми вполне могла справиться любая студентка, окончившая медицинский институт. Такое положение дел амбициозную женщину никак не устраивало. Ее стаж, насчитывающий более тридцати лет, позволял заниматься и более серьезными вещами, но любовь к своей поликлинике, где она проработала без малого двадцать годков, удерживала ее от увольнения. Алексей Филиппович выпроваживать ее пока не собирался — видимо, хотел, чтобы доведенная до отчаяния женщина сделала первый шаг сама.

Екатерина Сергеевна с болью в сердце наблюдала за переменами, происходящими в поликлинике. Стариков всячески выжимали и выдавливали из лечебного учреждения, к которому они так привыкли. Всем было наплевать на то, что они чувствуют и каково им будет вновь разбрестись по своим домам и сидеть в окружении бледных, черствых стен. Женщина видела, как баба Дуня покидала свое насиженное место, не в силах сдержать слезы. На глазах Екатерины Сергеевны умирала библиотека. Да что там библиотека — весь этот мир, созданный заботливыми руками многих людей. Этому миру больше не находилось места. Среди бюрократических законов и формальностей он казался эдаким аппендиксом, от которого хотели избавиться навсегда. Последней каплей для Екатерины Сергеевны стала идея главного врача устроить доску позора. С этим женщина мириться уже никак не могла. Видя, как униженные пенсионеры покидают больницу, а Андрей сидит в кресле ни жив ни мертв, она вошла в кабинет Алексея Филипповича и высказала ему в лицо то, что об этом думает.