Живая память. Том 3. [1944-1945]

В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?..
Нам в сорок третьем
Выдали медали
И только в сорок пятом —
Паспорта.

Все это так. Я видел его старый паспорт: год рождения 1929-й. А вот и удостоверение: за участие в героической обороне Ленинграда Воронову Юрию Петровичу от имени Президиума Верховного Совета СССР 8 декабря 1943 года вручена медаль «За оборону Ленинграда».

За залпом залп.
Гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
Цветами пестрыми цветут,
А ленинградцы
Тихо плачут.
Ни успокаивать пока,
Ни утешать людей не надо.
Их радость слишком велика —
Гремит салют над Ленинградом!
Их радость велика, но боль
Заговорила и прорвалась:
На этот праздничный салют
Пол-Ленинграда не поднялось.
Рыдают люди и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе салют!
Сегодня ленинградцы
Плачут.

* * *

Я с любовью смотрю на него, душевно улыбающегося своими светлыми добрыми глазами; рядом с ним — капельница, питающая его своим животворным составом. Юрий Петрович болен. Но когда смотрел на него, верил, что он и на этот раз вырвется из опасности, как вырывался не десятки, а сотни раз.

Вскоре он поехал в город на Неве на встречу с блокадниками. Вернулся и вовсе повеселевшим. Я говорил с ним и вспоминал его стихи:

Врач требует:
Надо лечиться.
Сложу чемодан наугад.
Соседи решат,
Что в больницу.
А я —
На вокзал,
В Ленинград!..
Приеду —
О юности вспомню,
По улицам белым бродя.
И станет
Свежо и легко мне,
Как тополю
После дождя.

На вечер встречи пришел счастливый и одухотворенный. Как же сердечно, взволнованно читал он свои стихи! Все слушавшие смотрели на него с нежной любовью и восхищением.

Герои боев за Ленинград получили с автографом и его «Блокаду». У меня же — радость вдвойне: и книга, и долгоиграющая пластинка «Возвращение», посвященная творчеству славного сына и талантливого певца блокадного города.

А через месяц, 12 февраля, мы отдавали последний долг почившему блокаднику: измученное, истерзанное сердце его не выдержало.

Теперь можно открыть и нашу небольшую тайну: прототипом юного героя Юры Грачева в моем романе «Невская Дубровка» был Юра Воронов. Каким он получился — судить читателю. Но писал я с душевной болью, преклоняясь перед его подвигом в дни блокады и труднейшими жизненными испытаниями в послевоенное время.

Необходимая концовка

Не хотелось бы завершать свои очерки таким печальным концом: книга посвящается 50-летию светлого для всех нас праздника — Великой Победы. Воспевая подвиги сражавшихся за Ленинград, друзья-поэты оптимистически смотрели в будущее своей страны и ее народа, народа-победителя. И пожалуй, тут более уместны строки поэта, не щадившего себя в жарких сражениях при защите города, при прорыве блокады и полного снятия осады, дошедшего в рядах прославленной гвардейской дивизии до реки Нарвы и там павшего смертью храбрых — Георгия Суворова.

В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней,
Свой добрый век мы прожили как люди —
И для людей…

Виктор Гришин. Где наступала наша рота

«НУ, ПОШЛИ, СЫНКИ…» От Московской заставы, что еще не так давно была окраиной города на Неве, езды на автомобиле сюда не более получаса. Вот и дорожный указатель с запомнившимися на всю жизнь названиями: станция Саблино, поселок Ульяновка. Машина поставлена у обочины дороги, дальше — пешком. И тем самым маршрутом, каким наступала наша стрелковая рота в январе сорок четвертого.

Возле моста через Тосну спускаюсь вниз, к реке, неторопливо иду вдоль берега. На дворе — золотая осень. Тихо плывут по течению слетевшие с берез желтые листья. На пригорке пасется привязанный к колышку теленок. Вокруг — ни единой постройки. А тогда, хотя и пылал тут пожар, многие дома еще были целы.

После войны не раз снились мне и эта река, и огненные языки пожаров, и стоявший на берегу Тосны двухэтажный дом, в котором мы провели ночь перед боем. И вот я здесь не во сне, а наяву.

На том самом месте, где сейчас стою, на рассвете 23 января командир роты Андрей Тимофеевич Степкин по-отцовски напутствовал нас:

— Смелей, но поосторожней, сынки. Ну, пошли.