Живая память. Том 3. [1944-1945]

На опушке леса накопилось около двадцати тяжелораненых. Среди них был и комсорг батальона Юрий Петров, который бросился в рукопашную и получил ранение в плечо. Он мог бы уйти в тыл и, вероятно, добрался бы до санчасти. Но, увидев, как вымоталась медсестра, Юрий вызвался помочь ей. Пока Жудра разыскивала раненых бойцов, он находился на опушке, ухаживал за обессилевшими от ран, как мог утешал их.

Когда начали грузить раненых на автомашину, к поляне вышли два немецких танка. Они не стреляли. Видно, у них кончились и патроны, и снаряды. Гитлеровцы рыскали в поисках отходящих мотострелков. Нина похолодела: в этот день ей уже пришлось видеть, как вражеский танк раздавил раненых.

Все легли и затаились. Жудра и Петров были рядом, наблюдая за танками: пройдет ли грохочущая громадина мимо, или им суждено погибнуть под гусеницами?

Вот один из танков повернул к дороге, другой направился в сторону раненых. Петров схватил Нину за руку и громко, чтобы слышали все, проговорил:

— Лежите спокойно, не поднимайте головы, не показывайтесь! Я попытаюсь отвлечь…

Он на миг оглянулся, как бы желая попрощаться с товарищами и Ниной, и быстро пополз в сторону. Потом поднялся во весь свой богатырский рост и побежал наперерез танку, к дороге. Фашисты заметили бегущего и стали преследовать его.

Началось неравное единоборство танка и человека. Гитлеровцы не могли не видеть, что гонятся за раненым: белая повязка была заметна в наступающей темноте. Петров бежал по полю, и ему негде было укрыться. Грохочущая машина неотвратимо приближалась. Уже чувствовалось ее горячее железное дыхание за спиной…

Нина Жудра, позабыв об опасности, стояла, прижав руки к груди, ждала, ждала и ужасалась тому, что может произойти. Она хотела бежать на помощь Петрову, но долг перед товарищами, опасение выдать группу удерживали ее на месте.

Вот танк настиг Петрова. Тот упал и не поднялся. Черная машина вышла на дорогу и удалилась…

«Я побежала до Юры Петрова, — написала мне после войны Нина Григорьевна Жудра, к тому времени работница стеклозавода из поселка Белая Криница Житомирской области. — Он лежал лицом вверх, вдавленный в землю. Гусеница прошла ему по ногам, раздробила все кости. Я попыталась его поднять и не могла. Он был еще живой и смотрел на меня. Я достала обыкновенные медицинские ножницы и отрезала его от земли. Это ужасно. Мне даже страшно об этом писать. Он минут через десять скончался. Но я его не оставила, перевезла в бригадную санчасть.

Я не умею красочно писать, но о таких подвигах надо рассказывать людям».

Рассказ ветерана войны и труда Геннадия Алексеевича ЛУТОХИНА из Ростова-на-Дону напомнит фронтовикам то время, когда «так молоды мы были».

Геннадий Лутохин. Песня

Было это на Украине. Небольшая группа солдат нашей роты, задержавшись по какой-то военной надобности, догоняла свою часть. Весна. Распутица. Нас четверо, мы — это высокий, чуть нескладный, немало повидавший на своем веку Иван Кутняков, которого в роте любили за песни, Миша Галай, Семен Мухин и я. Продуктов на дорогу нам не дали, и мы полностью зависели от расположения хозяек и нашей инициативы.

Хата, в которую мы забрели, ничем не отличалась от остальных украинских построек. Вошли в темную прихожую, которая делила дом на левую, хозяйственную, половину и правую, чистую. Постучали. Дверь открыла хозяйка, маленькая опрятная старушка, пригласила войти. Мы расположились на широкой скамье рядом с окном. Радуясь отдыху, не спешили начать переговоры. Знали по опыту, что торопить хозяйку с едой — бесполезное дело. На разговоры о том, что хорошо бы перекусить, следовал обычно ответ:

— Немае, хлопци, ничого. Все нимци забрали.

А между тем Иван Кутняков начал тихо напевать что-то себе под нос. Затем, уже громче, запел какую-то волжскую песню, длинную и очень жалостливую. В ней рассказывалось о молодом деревенском парне Андреяшке, который влюбился в девушку. Андреяшка стал просить отца: «Дозволь, тятенька, жениться, дозволь взять, кого люблю». Но, как следовало из песни, «отец сыну не поверил, что на свете есть любовь».

Иван пел первым голосом, тихо и душевно. Мы с Галаем ему вторили. Хозяйке, видно, понравилось наше пение. Она перестала ходить туда-сюда, а устроилась за печкой и что-то молча перебирала в корзине.

Мы спели еще две-три песни. Затем Кутняков после небольшой «тактической» паузы пошел, как говорится, с козырного туза. Он запел широко известную песню о бродяге, бежавшем с Сахалина. Когда эту песню не орут в пьяной компании, а поют на два голоса тихо и задушевно, мало кто может остаться равнодушным. Наконец дело дошло до куплета:

Умру, сырой землей зароют,
Заплачет вся моя родня.
Жена найдет себе другого,
А мать сыночка никогда.