Живая память. Том 3. [1944-1945]

Мы замолчали, стараясь ничем не нарушать наступившую тишину. Хозяйка поднялась из своего угла и медленно вышла из комнаты. Глаза у нее были мокрые. Минут десять ее не было. Затем появилась, умытая и какая-то просветленная. Приветливо улыбаясь и что-то приговаривая, она поставила на стол посудину с вареной картошкой, соленые огурчики, положила пару луковиц…

…Сейчас, когда прошло столько лет, я не перестаю удивляться этому эпизоду войны. Песня, народная песня! Как много она может, какая великая нравственная сила воздействия на людей в ней заложена! Нынче в моде другие ритмы — «металлические», агрессивные да бездумные. И невольно сравниваешь… Что, если б такие властвовали над умами и душами в трудную годину войны и голода? Не дай бог! А вот песня народная, то мягкая, задушевная, то веселая, залихватская, удалая, проникнутая умным юмором и незлой иронией, помогала одолеть лихо, рождала лучшие человеческие чувства.

Инвалид Отечественной войны Михаил Иванович ГРОШЕВ из Саранска рассказывает о фронтовичке, имя которой

Михаил Грошев. Люба

По уверенным, четким взмахам флажков, по выправке и манере держаться на посту можно было еще издали узнать в этой голубоглазой девушке строгую на дежурстве и добродушную на досуге Любу Клавишеву.

Фронтовые шоферы, заметив ее сигналы, сбавляли скорость и, проезжая мимо, шутили:

— Машешь флажками, как балерина! Откуда родом?

— Из Мордовии, темниковская, — отвечала Люба.

…В одну из зимних ночей Люба возвращалась с поста. Бушевала метель. Холодный ветер гнал по степи тучи мелкого колючего снега. Большак, который еще вчера блестел широкой черной лентой и по которому то и дело с шумом проносились машины, терялся в непроглядной тьме.

Подойдя к оврагу, Люба чуть было не наткнулась на легковую машину. Рядом с автомобилем чернела свежая, еще не занесенная снегом глубокая воронка от снаряда, а в стороне валялось разбитое колесо. Кузов машины был изрешечен осколками, стекла высыпались, а на сиденье, запрокинув голову, полулежал мертвый шофер.

Люба испугалась. Она отскочила от машины, но тут же задела ногой за что-то мягкое и упала. Рядом кто-то застонал.

— Кто здесь? Вы ранены? — спросила Люба.

Ответа не было. Дотронувшись до руки раненого, Люба ощутила на ней горячую кровь. «Умирает!» — мелькнуло в голове девушки. Что делать? При ней ничего не было — ни бинтов, ни ваты. Она торопливо шарила в карманах в надежде что-нибудь найти и ничего не находила. Идти в ближайшую деревню? Но деревня далеко, и раненый может замерзнуть.

И тут Любу осенило. Она сбросила с себя полушубок, гимнастерку, сняла сорочку и, снова надев полушубок, разорвала свою одежду на длинные полосы и принялась перевязывать раненого. Перевязав, она хотела подняться, чтобы немного согреться, но в это время рядом с ней разорвался снаряд. Взрывная волна отбросила девушку. Она почувствовала, как раскаленное железо обожгло ей руку и плечо. Девушку и раненого подобрали санитары…

По возвращении из госпиталя Любу как-то утром вызвали в штаб. Она увидела высокого пожилого человека с генеральскими погонами.

— Разрешите войти, товарищ генерал? — смущенно спросила девушка, в нерешительности остановившись у порога.

Генерал встал и пошел девушке навстречу.

— Так вот вы какая! — сказал он Любе, отечески обняв ее за плечи.

— Я не понимаю, товарищ генерал…

— Человек, которого вы спасли, — я. Разрешите поблагодарить, пожать вам руку!..

Люба, сияя от счастья, вышла из штаба. На ее груди сверкала медаль «За боевые заслуги», врученная генералом от имени Военного совета армии, а в руке она держала маленькие часики с выгравированной надписью: «Любе от генерала В. Р.».

А вот что пишет инвалид войны из подмосковного Климовска Андрей Сергеевич НЕМЕШАЕВ в зарисовке, названной

Андрей Немешаев. Подснежники

Разбирая семейный архив, я наткнулся на большую пачку своих фронтовых писем. Эти пожелтевшие от времени бумажные треугольнички со штампом «просмотрено военной цензурой» бережно хранились моей мамой до самой ее кончины.

Вот и это письмо, наугад взятое из пачки, я развернул без особой надежды узнать что-то интересное — и вдруг…

В центре исписанного карандашом листа бумаги лежал крохотный букетик из двух подснежников. Будто вспышка молнии озарила мое сознание и выхватила из глубины памяти четкие кадры фронтовых будней. Поток внезапно нахлынувших воспоминаний вновь увлек меня в то далекое апрельское утро.

…Быстро наступивший рассвет разом погасил все звезды, и небосвод из бездонно-черного вдруг стал густо-голубым. Прошла еще одна бессонная ночь.

Я сижу на дне своего окопа. Ящик из-под снарядов с подстилкой из прошлогодней травы служит мне креслом, а вместо крыши — высокое небо. Зябко и сыро. Хочется, чтобы скорее поднялось солнышко.