Живая память. Том 3. [1944-1945]

— Я, товарищи командиры, не пугаю, а стреляю, — радостно отозвался солдат.

— Зачем?

— Все стреляют, и я стреляю. Не могу же я не стрелять!

Не спрашивая часового больше ни о чем, мы поспешили на узел связи. Связисты звонили во все телефоны, но никто не отвечал. Наконец из одной трубки, словно из репродуктора, вырвались ликующие слова: «Мир! Мир же! Победа!..»

1418 дней войны были позади. Впереди был только мир. Мир!!!

— Ура! — закричали все.

Выйдя на улицу, мы тоже разрядили из своих пистолетов по одной обойме, потом по второй… Больше у нас не было патронов.

А стрельба все нарастала. Заговорили пулеметы, разрезая ночь огненными струями трассирующих пуль. Вскоре включилась зенитная артиллерия, разукрашивая небо разноцветными фейерверками. Стреляли все, кто имел оружие. Пушки, пулеметы, автоматы… Средства смерти превратились в музыкальные инструменты и, слившись в один оркестр, в полный голос играли гимн Победы, извещая человечество о мире. Земля и небо содрогались от грохота. Ночь отступила, стало светло как днем. Никто не экономил боеприпасы. Зачем их везти назад? Да и понадобятся ли они еще когда-нибудь?

Взошло солнце. Какое оно было большое и ласковое! Оно, как и мы, сияло торжеством Победы. Всюду солнце. Нам казалось, весь мир залит солнцем. И торжественной счастливой тишиной!

Вацис Реймерис. Рассказ воина

Мы шли и шли в атаку неустанно.
Берлин пылал. Дымился каждый дом.
А май свечами украшал каштаны
В разрытом парке, где катился гром.

Шел жаркий бой за каждый дом и выступ.

Валились башни в сломанных крестах.
Как жаждали мы ринуться на приступ,
Пробиться к центру, где горит рейхстаг!

И вот он перед нами. Рев орудий…

За боем бой… За дымом снова дым…
Мы лишь тогда вздохнули полной грудью,
Когда наш флаг увидели над ним.

И тут-то мы услышали безмолвье.

Голубизна проглянула из мглы…
Мы увидали, что ресницы, брови
У нас, как от муки, белым-белы!

Пыль от летящей наземь штукатурки

Белесыми туманами плыла.
Посасывая пыльные окурки,
Глядели мы в слепую муть стекла.

А в стеклах — дым клубящийся и пламя.

И, пробегая от окна к окну,
Я в зале под имперскими орлами
Отряхивал со смехом седину.

Да и не я один тогда смеялся:

Смешны седины в девятнадцать лет.
Я тряс кудрями… Все-таки остался
На них седой, неизгладимый след.

И я, чего-то все не понимая.

Взглянул в окно — а там весенний зной!
Каштан в цвету! И понял я, что в мае
Обоих нас покрыло сединой.

Перевод с литовского

И. Сельвинского

Владимир Карпеко. 2 мая 1945 года в Берлине

Еще невнятна тишина,
Еще в патронниках патроны,
И по привычке старшина
Бежит, пригнувшись, к батальону.
      Еще косится автомат
      На окон черные провалы,
      Еще «цивильные» дрожат
      И не выходят из подвалов.
И тишиною потрясен,
Солдат, открывший миру двери,
Не верит в день, в который он
Четыре долгих года верил.

Виктор Кочетков. «Шел смертный бой…»

* * *

Шел смертный бой.
Земля в огне кипела.
Был сужен мир
До прорези прицела.

Но мы, полны решимости и веры,

Ему вернули прежние размеры.

9 мая 1945 г.

Сергей Матвеев. Побежденные условий не ставят

В ночной тьме шли войска. Громыхали танки, пушки, автомашины; по обочинам дорог нескончаемым потоком двигалась пехота; связисты с тяжелыми катушками кабеля едва управлялись — воинские части стремительно меняли позиции, преследуя отступающего, но яростно огрызающегося врага.