Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.

В книге «Жизнь и Слово» он рассказал, как в 1942-м он, наконец-то, добился своего — отправки на фронт. Как белобилетника, его постоянно «браковали». А тут он оказался в газете 88-й дивизии. Практически в редакции его видели только в те моменты, когда он приносил материал в номер. И тут же исчезал: уходил на передовую к солдатам. По пути туда встречался с ранеными, беседовал с ними, а потому знал о том, что происходило на участке, куда он направлялся. «Конечно, — говорил писатель, — я знал, что у каждого солдата во время боя был небольшой обзор, но то, что он успевает запомнить, всегда крепко врезается в его память. И надо сказать, что потом, когда ради проверки спросишь о таком солдате у командиров, — всегда убеждаешься, что он рассказывал тебе правдиво и точно. Мне кажется, что о бое, в котором пролил кровь, солдат никогда не может говорить неправду».

Из таких рассказов, из лично пережитого уже тогда, в ходе боев Михаил Бубеннов начал писать роман «Белая береза». Рукопись постоянно носил с собой в полевой сумке. Но тот, фронтовой вариант романа оказался навсегда утерянным. Во время одного страшного боя, когда думалось, что и выйти живым из него не удастся, он закопал полевую сумку. Место приметил: если выживет, вернется и откопает сумку с рукописью.

И выжил в том бою. А вот когда вернулся на место, где закопал сумку и которое, казалось, хорошо запомнил, — пришлось горько разочароваться: все было до того перекорежено, перерыто, изуродовано взрывами и огнем, что ни о каких поисках и речи быть не могло.

Но память романа жила в нем постоянно. И он, пережив утрату, вновь взялся за повествование о фронтовых буднях кровавого 1942-го. Именно этот год оказался «переломным» в русской литературе: в ней появились первые повести. Одной из первых оказалась повесть Василия Гроссмана «Народ бессмертен». В ней — рассказ о тяжелом начальном этапе войны, о трагедии вражеского нашествия. В центре повести образ рядового Семена Игнатьева.

Бывший тульский колхозник Семен Игнатьев предстает основательным, деловитым и спокойным даже в самые тяжкие часы жестоких боев. Нет, он не железный. Как и все, он глубоко переживает происходящее. Сильно тоскует по дому, по земле. Но не дает волю этим слабинкам души. А они так и рвутся изнутри, в чем признается сам Семен: «Идешь — каждую речку, каждый лесок до того жалко, сердце заходится. А жизнь нелегкая у народа была, да ведь тяжесть своя — наша… Как же это отдавать?..» А чтобы не отдать — надо уметь держать себя, быть спокойным в святом бою, который «идет за жизнь, за дыхание трудового народа».

В повести Гроссман сумел вскрыть общенародный характер войны с фашистским нашествием. Именно эта мысль питала и работу Павленко над «Русской повестью», которую он создавал осенью 1941 года после поездки на Северо-Западный фронт. В центре ее — картины партизанской войны с фашистами, которая воплощается в боевых буднях небольшого отряда, затерявшегося в лесах.

Раскрытию поставленной задачи писатель подчинил весь имевшийся к началу войны багаж знаний. Потому-то в повести мы встречаем и краткий обзор развития партизанского движения в России, отражение его в литературе, и ссылки на героев партизанской войны в далеком прошлом, и суждения о естественном стремлении русского человека отстоять свою землю, свою волю в борьбе с супостатом. Но в партизане Великой Отечественной появилась и новая грань, считает писатель. Он не только мститель, он выполняет и другую задачу: «Не только сражаться, но и воспитывать вокруг себя людей политически».

Война для людей стала их жизнью, их тяжким, но необходимым трудом. И он, русский человек, вечный труженик, потому-то и не дрогнул перед суровым ликом испытаний. Эта мысль воплощена в образах старика Невского и его дочери Натальи. Глубокого смысла полна сцена казни Невского, во время которой заблудившийся в душевных метаниях его сын Павел решает искупить свою вину перед отцом и партизанами. В него стреляют. И он, оседая, силится услышать шепот отца: «Молодец… Вместе умрем… Семья мы…»

«Павел упал к ногам отца и ощупью обнял их мягким, как бы сонным движением. Все, что должен совершить человек, умирая, сегодня совершил он. Недолог и прост был его жизненный подвиг, но ведь и жизнь Павла была не сложна, а скорее пуста. Тело Павла, вздрагивая, остывало, и рука его, незаметно двигаясь, точно гладила, точно ласкала отца.

Вот жил он, никому не нужный, себялюбивый, робкий парень, и — кто его знает — как сложно, путано думал прожить, а вышло иначе: лежит он у ног отца верным сыном, выполнив все, что следует выполнить честному человеку перед тем, как перестать жить. Умер сам, но не дал жить и предателям».