Живая плоть

Насколько он видел, Эппинг не особенно изменился. Хай-стрит даже казалась несколько спокойнее, менее загруженной автомобилями. Да и пробок почти не было. Виктор заметил уличные знаки, указывающие выезды на новое шоссе, построенное за десять его пошедших псу под хвост лет. Широкая рыночная площадь почти не изменилась. Такими же остались и водонапорная башня, выстроенная в форме замка, заметная за несколько миль, и церковь из серого камня, и большая треугольная лужайка, и высокие тенистые деревья. Виктор прошел город из конца в конец, от края леса, примыкающего к водонапорной башне, до больницы Святой Маргариты. Но во время своей прогулки ничего не замечал. Будто бы в его мозгу выключили какие-то проводки, и он мог думать только о Флитвуде и том факте, что бывший полицейский находится лишь в одной-двух милях от него, за склоном холма на юго-востоке. Или даже ближе, ведь жители Тейдон-Буа наверняка ездят сюда за покупками.

Шагая обратно, вниз по склону холма, он сознавал, что ищет Флитвуда. Здесь припарковалось достаточно много автомобилей, и Виктор заглядывал во все, ища наклейку с изображением человека в инвалидном кресле. Если Флитвуд делает покупки в городе, он должен быть в инвалидном кресле. Виктор заметил такое кресло возле супермаркета и зашел туда, снова почувствовав приступ тошноты. Но уже издали, ярдов с пятидесяти, увидел, что у человека в кресле, сидевшего к нему спиной, светлые волосы. Пройдя мимо него, Виктор оглянулся, сглотнул скопившуюся во рту слюну и увидел юношу с подтянутыми к груди коленями и искривленными болезнью руками.

Время было раннее, еще не было и двенадцати часов. Дождь, на который жаловалась Лиз Уэлч, снова начался – так же внезапно и мощно, с раскатами грома и редкими молниями над лесом. Виктор вошел в ближайшее кафе, взял чашку кофе и, поскольку лил дождь и близилось время обеда, гамбургер, салат и клубничный йогурт. Тошнота прошла. Дождь резко прекратился, как и начался, вышло солнце, принесшее тропическую жару. Блики на лужах слепили глаза, словно множество маленьких зеркал.

Виктор прочел объявления у магазина, торгующего газетами и журналами. Сдавалось несколько меблированных комнат: две или три в самом Эппинге, одна в Норт-Уилде и одна в Тейдон-Буа. Он записал номера телефонов. Норт-уилдовское объявление предлагало «справиться внутри», но, когда он вошел в магазин, девушка за прилавком сказала, что комната сдана несколько недель назад, просто владельцы не потрудились снять объявление, она не знает почему.

– Могу я дойти отсюда пешком до Тейдон-Буа?

Девушка с улыбкой посмотрела на него:

– Вы,наверно, можете. Про себя я знаю, что нет. – Собеседница Виктора, видимо, решила, что он заинтересовался сдаваемой там комнатой. – Думаю, что тот дом уже сдан. Большинство этих объявлений устарело.

Говорила она с равнодушием служащей, работа которой неприятна и скучна.

Виктор не собирался идти в Тейдон-Буа и не представлял, почему задал этот вопрос. Что и говорить о жизни там! Оказавшись на улице, он направился к станции метро. Раз уж хочется жить за пределами Лондона, чем плохи пригороды, находящиеся у реки, например Кью, или Ричмонд, или граница с Хертфордширом на севере? На станции стоял поезд, но отправлялся он не скоро. В вагон вошла пожилая женщина с хозяйственной сумкой. Кроме нее и Виктора, никого не было. Вскоре Дженнер понял, что с ней что-то неладно, что она, видимо, входит в разряд городских сумасшедших, с головой у нее точно было не в порядке. Женщина была одета в длинную юбку с красными цветами и майку с номером, как у американского бейсболиста. Совершенно неподходящая одежда для ее возраста, но туфли и чулки были вполне приличными, а на голове красовалась вязаная старушечья шапка с завязками под нижней челюстью.

Сперва женщина просто сидела, улыбаясь и кивая, переставляя сумки, то одну справа от себя, другую слева, потом обе справа, потом обе между колен. Двери вагона закрылись, содрогнулись, открылись снова. Женщина поднялась, оставив сумки на месте, побежала вприпрыжку в конец вагона и опустила окно между ним и следующим, побежала в другой конец и сделала то же самое с окном там. Высунулась из открытых дверей, посмотрела в оба конца залитой солнцем безлюдной платформы. Виктор понял, что она представляет себя либо охранником, либо частным детективом, и по его хребту прошла холодная дрожь. Женщине было не меньше семидесяти лет. Он не помнил, чтобы видел охранников в поездах метро даже в прежние дни, хотя они и существовали, и теперь эту роль взяла на себя выжившая из ума старуха. Он понимал это, но все-таки вздрогнул, когда она, высунувшись, закричала: «Двери закрываются!»

То ли это было совпадением, то ли женщина что-то знала, но во время ее выкрика двери стали закрываться. Она заскочила внутрь и, с явным удовольствием потирая ладони, обратилась к Виктору: «До Ливерпуль-стрит, Оксфорд-серкус, Уайт-сити и Илинг-Бродвей посадка окончена!»