Живая вещь

Тогда это показалось Фредерике нормальным, но годы спустя, вспоминая тот случай, она подивилась кембриджскому ханжеству. На её этаже дальше по коридору жила тихая, очень смуглая девушка, никогда ни с кем не вступавшая в беседу, — Фредерика даже точно не знала, что тихоня изучает — географию? богословие? В том же семестре, когда Фредерика получила выговор, эта девушка, никому не сообщив, вышла замуж за хозяина ресторанчика, сардинца, который пел в церковном хоре и, по слухам, божественно готовил. В колледже об этом прознали — и тут же её исключили! Не за то, что она спала с мужем в общежитии, не за то, что отлучалась к нему на ночь (ни того ни другого за ней не водилось), а просто за сам факт замужества. (Вероятно, студентке Кембриджа не полагалось сочетаться браком с итальянцем?) Так к чему же нас всё-таки здесь готовят, не могла не спросить себя Фредерика. Она думала о наставнице — суровой старой деве, резкой и злоязычной, которая (как миляга Фредди) зорко подмечала, если кто-то из воспитанниц Ньюнэма имел неприлично дешёвый наряд, перчатки из искусственной, а не натуральной кожи или изъяснялся не вполне грамотно. Тогда никто понятия не имел, что такое быть женщиной — в полном и современном смысле слова. Позднее, когда общество начало проявлять массовый, жадный и не всегда разборчивый интерес ко всем сторонам жизни женщины, всем граням женской натуры (определённо, самое положительное следствие феминизма в литературе!), то, пожалуй, и наставницу, мисс Чизик, и маленькую смуглую студентку, синьору Кавелли, урождённую Брилл, могли бы признать участницами исторического спора, поборницами разных систем ценностей. Но если мисс Чизик сама, сознательно пожертвовала замужеством в пользу интеллектуального роста, то за мисс Брилл выбор, причём обратный, сделали другие, против её воли… Тогда, в 1955-м, обе они внушали Фредерике презрение и одновременно жалость. Не беда, успокаивала она себя, наверняка можно реализоваться как личность и при этом быть настоящей женщиной…

17 Полевые исследования

Если человек ни с кем не хочет общаться, то велика вероятность того, что круг его общения рано или поздно очертят извне. Так получилось, что на долгие выходные Маркус оказался в лагере Гидеона Фаррара в Центре полевых исследований на пустошах к югу от Калверли. В будние дни Маркус теперь работал в больнице общего профиля в Калверли: в длинной коричневой униформе он развозил больным книги на тележке — туда-сюда по узким проходам между длинными рядами коек, вверх-вниз на скрипучем железном лифте за компанию со спящими после операции пациентами в каталках и другими больными, которых везли в больничных креслах на физиотерапию или рентген. При раздаче книг ему удавалось избегать разговоров с подопечными. С родителями он тоже не разговаривал, хотя чувствовал, как напряжённо они ждали от него каких-то слов; но он молчал, и от него начинали ждать ухода обратно в комнату. И вот он послушался Гидеона и поехал, потому что бед это не сулило, и казалось совсем неплохо провести выходные вдали от нервно-вежливого отца. Приехав в Центр, Маркус поначалу подумал, что согласился, наверное, напрасно. Взгляду его предстали несколько деревянных, пахнущих креозотом лачуг, обступивших лачугу побольше, сложенную из бетонных блоков и выбеленную извёсткой. К тому же он с изумлением узнал, что будет спать в одной комнате с тремя мальчиками (до этого ему никогда ещё не приходилось ни с кем делить спальню).

В первый вечер все приехавшие, члены организации юных христиан — приблизительно шестнадцать мальчиков и девочек из разных школ и приходов, — собрались на чай и очень стеснялись. Чай разливали из огромных алюминиевых чайников, на столе был хлеб, брусочки маргарина, а также клубничное варенье цвета кошенили и кусочки покупного квадратного пирога. Маркус устроился по соседству с двумя пустыми стульями, на один из которых тут же уселась девочка с длинными каштановыми хвостами, в больших очках. Казалось, она его откуда-то знает. Но он-то её не знал; впрочем, её это нисколько не смутило.

— Ты меня, должно быть, не помнишь. Я Жаклин. Мы сидели рядом на одном из семейных обедов у Гидеона. Чем ты теперь занимаешься?

— Развожу по больнице книги на тележке.

— Тебе там, наверное, встречаются интересные люди.

— Не особо. — Он попытался поддержать разговор: — А что здесь вообще делают, в этом лагере?

— В этот приезд мы должны прикоснуться к внутреннему миру друг друга.

Маркус невольно съёжился. Жаклин продолжала:

— Ну, так Гидеон говорит. Я-то сюда приезжаю, потому что мне нравится здешняя природа, вересковые пустоши, нравится участвовать в научном исследовании.

— Каком ещё исследовании?

— Мы изучаем жизнь муравьёв — это настоящий долгосрочный проект. У нас есть несколько искусственных муравейников, но и за настоящими наблюдаем. Кристофер Паучинелли, который сидит рядом с Гидеоном во главе стола, известен на весь мир своими работами по муравьям. Он потрясающий учёный. Тебе обязательно нужно послушать его лекции.

— Ну, не знаю…