Живая вещь

— Как можно, нет, конечно! — ужаснулся Маркус. — Это вообще последнее дело. Любовь — вещь личная. По крайней мере, я так полагаю.

— А зачем ты ходишь, Маркус?

— Ну, мои подруги ходят. Жаклин, Руфь.

— А они там чем-то делятся?

— Иногда.

Он хотел рассказать кому-нибудь, кому-то не из юных христиан, что́ Руфь сказала о любви в ответ на вопрос Гидеона, а теперь вдруг передумал. Так он, чего доброго, выставил бы в глупом свете себя или Руфь… Возможно, даже Гидеона — в памяти Маркуса всё ещё стояла Гидеонова ободрительная улыбка, такая немного дьявольская, побуждающая Руфь продолжать говорить, не останавливаться… Снаружи у двери раздался скрогот когтей и вопль: кошка желала проникнуть внутрь. Поглощённый мыслями о любви, Маркус не заметил ни воробья на книжном шкафу, ни сквозняка в доме. Стефани указала на верх шкафа:

— Надо помочь ему выбраться в окно. Он может летать, я видела.

Воробей взмыл к потолку и полетел, но не в окно, а вглубь дома, в кухню. Стефани побежала за ним, погнала его с плиты: да улетай же наконец, глупое создание, окно открыто! Воробей, однако, прянул вверх, стукнулся в потолок, упал и, шаркнув крыльями по полу, забился под холодильник.

Стефани решительно потащила холодильник на себя (Маркус завис за ней в дверном проёме) и отодвинула от стены. Воробья не видать, не слыхать. Стефани опустилась на колени и попыталась сбоку заглянуть под заднюю часть агрегата, благо теперь была такая возможность. Кожух почему-то не доходил до низа, а загибался внутрь почти у пола, и там в глубине виднелся узенький металлический выступ, наподобие карнизика, всего сантиметра три глубиной. В этом-то углублении, в самом дальнем его уголке, и прятался, дрожа, воробей: из глубокой тени смотрел маленький, живой, блестящий глаз. Стефани прилегла на кухонный пол и, засучив рукав, вытянула руку вдоль этой щели, в дальнем уголке выщупывая пальцами, где же этот комочек, как бы его ухватить.

И тут холодильник нанёс свой удар. Против воли дёрнулась, стиснулась на металле рука, через руку вскочила в тело неведомая боль, в голове сразу набрякло, и мысль туго мелькнула, вот, мол, и всё. Рука трясётся, горит, припеклась к металлу… два детских личика на подушке — что же с ними теперь будет?.. Вспышка слова «альтруизм», зачем? И — тёмная боль, разрастается, разрастается, ещё темнее…

Маркус не умел быть быстрым. Позднее он подумает: будь он Дэниелом, наверное, сразу сообразил бы отключить эту штуку, а не стоял бы, слыша запах горелой плоти и как сестра забилась, невнятно застучала ногами по полу, потом вдруг сипящий вздох, ноги вытянулись, и в тишине только ужасно, вольно горит, беспрепятственно. Он подошёл к двери, открыл её и крикнул наружу: «Помогите!» — но из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Он вернулся обратно, потому что горелым пахло всё сильнее, и тогда, разумеется уже слишком поздно, выдернул из розетки шнур холодильника. Он не мог ни дотронуться до неё, ни смотреть, и жалко шагал туда-сюда между кухней и входной дверью, впустую тратя время, потом наконец вспомнил о телефоне и сумел вызвать «скорую». Стал ждать, смотря на ногу Стефани, торчащую из дверного проёма кухни, в наполовину соскочившей туфле, и вдруг вспомнил про детей — спят наверху! — и его объял страх, что они могут проснуться, услышать, увидеть или почувствовать запах… могут начать просить его, Маркуса, что-то сделать… что?.. Совершенно необходимо найти Дэниела, но как? В голову ему пришло только, что о местонахождении Дэниела можно спросить Гидеона Фаррара; он заставил себя отыскать номер у Стефани на кухне, рядом с телефоном.

Трубку взяла Клеменс. Он снова не мог выдавить ни звука, попробовал откашляться.

— Ну, говорите!

— Это я. Маркус Поттер. Дэниел не у вас?

— Нет. Сейчас спрошу у Гидеона, может, он знает. — Тишина, затем: — Гидеон не знает. Что-нибудь произошло?

— Произошёл… случай. Несчастный. Кажется. Стефани, кажется…

— Маркус, что такое? Почему ты молчишь?

— …Кажется, она умерла.

Тогда, на другом конце провода, потрясение накрыло и Клеменс.

— С тобой там кто-нибудь есть?

— Нет. Я вызвал «скорую». А Дэниел…

— Подожди, мы сейчас придём!

Домик наполнился людьми. Фельдшеры перевернули Стефани — Маркус не смотрел, — попробовали делать искусственное дыхание. У Гидеона Фаррара была с собой бутылка бренди, он налил Маркусу немного в чайную чашку. Плохо дело, сказали фельдшеры. В больницу её отвезут, но дело худо. В передней двери повернулся ключ, вошёл Дэниел, хмурясь от удивления, подозрения, раздражения при виде Гидеона и Маркуса, а над головами у них вдруг проворно вылетел в ночь воробей.

31 Крошки света