Живая вещь

Хороший тон для романиста — не предаваться описаниям скорби. В детективах люди умирают чуть ли не на каждой странице, смерть устилает текст густым слоем, подобно тому как листва устилает ложи ручьёв близ итальянской деревни Валломброза, о чём писал Вордсворт (обыгрывая строки «Потерянного рая», где листья — души сражённых падших ангелов)[256]. И заметьте, никто в детективе не онемеет от горя, все герои ведут себя так, будто ничего не случилось; если мы в разгаре увлекательного повествования, in medias res, то текст устремляется к следующей смерти; ну а если недалеко до развязки, то текст скоро подарит нам решение интеллектуальной головоломки, мы узнаем, кто же убийца. Детективы, подобно вере в первородный грех, примиряют людей с мыслью о собственной смертности, потому что оказывается, что у каждой смерти в мире — мире детективного романа — всегда есть виновник, и наша печаль по поводу смерти развеивается, едва совершается возмездие или искупление вины. Если же начать расписывать горе героев, то обнаружится неприятное последствие: они могут начать ощущать себя причиной беды и попутно угрызаться ещё чем-то. Так, Маркус не мог себе простить, что глупо замешкался с розеткой, и — уже совершенно иррационально — корил себя за то, что пожелал рассказать Стефани о своей любви к Руфи. Когда Маркус пришёл на поминальную трапезу к Фаррарам, он испытал неприятное потрясение: Руфь уже тут, как ни в чем не бывало, подаёт всем бокалы с вином и носит на руках малышку Мэри; та завладела сияющей, совершенно её заворожившей косой, цепко схватилась за неё одной ручкой, а в другой — бутерброд с курицей. Дэниел тоже терзался чувством вины, хотя разум его и восставал: он говорил себе, как и другим, что жизнь жены принадлежала ей самой, она жила сама и не стоит лишать её ответственности за собственную жизнь. И всё же позднее он будет, в разное время и подолгу, печально раздумывать: как вышло, что замужество за ним лишило её разговоров с Вордсвортом и Шекспиром; или что бы стоило ему в злополучный день вернуться хотя бы на час раньше; зачем он оттолкнул в то утро Уильяма, одетого в остатки её яркого бального платья?.. В первые дни после её смерти он чувствовал себя виноватым лишь тем, что остался жить. Правда, это ощущение пришло вторым, после первой инстинктивной вспышки… — уместно ли тут сказать «радости»? — когда Дэниел ощутил, что его-то жизнь не покинула; из-за этого он впоследствии тоже виноватился.