Живая вода

В горницу заходит Карл. У него усталое, озабоченное лицо. Рука уже не на перевязи — похоже, целебная мазь брата помогла. Карл проходит к столу, подкручивает фитиль лампы, чтоб меньше коптила, невольно скашивает глаза на исписанные братом листы. Берёт один, читает: «Славянская демонология базируется на анимизме — одушевлении всего живого… Исходя из того, что у разных мест и вещей имеется своя энергетика (=поле), можно предположить существование людей, обладающих способностями взаимодействовать с этими полями…» Карл кладёт листок на прежнее место, проходит в комнатку, присаживается на краешек кровати, смотрит на спящего брата. Морщинки вокруг его глаз временно разглаживаются, он теплеет лицом, заботливо поправляет подушку, не удержавшись, тихонечко гладит Гюнтера по голове.

Скрипнула входная дверь, это в избу вошёл кто-то ещё. Карл торопливо, чтобы не разбудить брата, возвращается в горницу. На пороге стоит Рильке. Карл прикладывает палец к губам: дескать, говори тихо.

КАРЛ

Ну? Что?

Денщик виновато качает головой.

РИЛЬКЕ

Прошу прощения, господин барон, но порадовать вас не могу. По-прежнему — тишина.

КАРЛ

Одно из двух: либо у них неполадки с рацией, либо… хм… О втором варианте не хочется даже и думать.

Рильке пытается утешить хозяина.

РИЛЬКЕ

Разумеется, рация. Этот недоучившийся студент — рядовой Хубер совсем ещё неотёсанный. Наверняка что-нибудь испортил, сломал. Признаюсь, я удивился, узнав, что фельдфебель Краузе взял его, а не Дитриха.

КАРЛ

Краузе — опытный вояка. Если он выбрал Хубера, значит, у него были на то основания. (Смотрит на часы) Ладно, Рильке, ступайте. Разбудите меня в шесть. Если известий от группы к тому времени не поступит, придётся отправлять на болота новый отряд. (Кривится) Мой Бог! Сколько никчёмной и нездоровой суеты вокруг жалкой горстки местных бандитов! И надо же им было свалиться именно на мою голову!

РИЛЬКЕ

Не принимайте близко к сердцу, господин барон. Это всё скоро закончится. (Рассудительно) Помните, как любит говорить ваш батюшка? Лишь немногое на свете долго бывает важным.

3.20. ЗМЕЕВО БОЛОТО. ОСТРОВОК МАЛЫЙ ЗМЕЙ. НАТ. НОЧЬ

Кнут стонет от боли, распахивает глаза и обнаруживает себя лежащим на земле, причём голова его покоится на заботливо сооружённой изо мха «подушечке». Рядышком сидит мрачный Краузе, он критически изучает свою перебитую правую руку. Далее Краузе общается с Кнутом исключительно на «ты» — чудесное спасение, что называется, породнило.

КРАУЗЕ

Очухался? Это хорошо.

Кнут дотрагивается до лица и снова болезненно стонет.

КРАУЗЕ

Не трогай. У тебя нос сломан.

КНУТ

Где мы?

КРАУЗЕ

На соседнем острове.

КНУТ

А где все остальные?

КРАУЗЕ

Я полагаю, в чистилище.

Кнут мучительно пытается соображать.

КНУТ

А как мы здесь… Ничего не помню…

КРАУЗЕ

Как-как! Сбежали, позорно покинув поле боя.

КНУТ

Я бежал?.. Ничего не помню.

КРАУЗЕ

Угу. Бежал. На мне.

Связист смотрит на фельдфебеля с лёгким недоверием.

КНУТ

Вы хотите сказать, что вы меня… сюда?

КРАУЗЕ

Вот-вот. Признаться, сам удивляюсь, как это я умудрился тебя столько протащить. В тебе ж, небось, килограмм восемьдесят весу?

КНУТ

Восемьдесят шесть.

КРАУЗЕ

О чём и толкую… М-да…

Кнут косится на перебитую руку Краузе.

КНУТ

Это он вас так? Тот раненый русский?

КРАУЗЕ

Раненый?! Чёрта с два! Он такой же раненый, как я покойник. Это не человек, а натурально из ада восставший Берсерк. Как вспомню его безумный взгляд… Бр-р… До сих по мороз по коже.

Какое-то время оба молчат.

КНУТ

И что мы теперь станем делать?

КРАУЗЕ

Убираться отсюда. И как можно скорей. Мне нужно в госпиталь, ещё не хватало лишиться правой руки.

КНУТ

Да, но… Там, в лагере, остались моя рация, оружие, вещи…

Поморгав, только теперь подслеповато осматривается.

КНУТ

О боже! Мои очки!

КРАУЗЕ

Если хочешь, можешь вернуться за ними. А я обожду тебя здесь. (Кнут невольно ёжится) Что, заиграло очко? Понимаю… Ладно, не бзди, сынок. Я — старший, мне за всё и отвечать. Надеюсь, к стенке не поставят, ну а сошлют в маршевые роты — да и наплевать. Главное, руку успеть спасти… Короче, вставай. Хватит разлёживаться. Перевяжи меня хоть чем-нибудь. Вон, мох на рану клади…

3.21. ОСТРОВОК БОЛЬШОЙ ЗМЕЙ. ЛАГЕРЬ. НАТ. РАННЕЕ УТРО

И снова очередное безоблачное солнечное утро, предвещающее очередной жаркий день. Давно прогоревшее кострище. Возле него разбросаны пустые консервные банки. Вчера их здесь не было — это Иван уже успел плотно позавтракать. Сам он с наслаждением умывается у ручейка: голый по пояс, босой; пулевые отверстия на теле практически затянулись, а лицо мало того, что очистилось, так же как у Агаты, но ещё и само его выражение из былого придурковатого сделалось вполне осмысленным, «человеческим». Можно даже сказать, что парень стал красив, девки на таких заглядываются. Заканчивая умываться, Иван вынимает из кармана пулю, задумчиво смотрит на неё, будто пытаясь что-то вспомнить. Он закрывает глаза, видит яркую вспышку, а потом черноту. Иван недовольно морщится, открывает глаза, отмывает пулю от засохшей крови и снова прячет в карман.