Живая вода

— Далее, — продолжал Вася. — Лариса пишет картины. Они оригинальны, жанр их трудно определить, однако у них толпа, в ней Деляров, толпа спорит, приобщается. И у тебя, Лариса, не все благополучно, и у тебя недруги, завистники, но вот ты стоишь в джинсах, запачканных грунтовкой, ты счастлива, ты борешься.

— Я покажу им! — сказала Лариса, гордо оглядываясь на Делярова.

— Тебе же сказали, я же в толпе, — испуганно сказал Деляров.

— Далее. Оксана, ты — изобретатель. И у тебя полно недоброжелателей. Но ты борешься, ты доказываешь, что объединение принципов перехода в другое измерение с принципом предварительного исполнения дает очень многое.

Оксана вздохнула:

— Василий Сергеевич, и я видела сон. Будто бы мы все звери, а вы главный зверь, кажется леопард. А мой Афанасьев — медведь.

— А Кирпиков?

— А он так и есть.

— Вы договорите свой сон про другой источник, — попросила Вера, — а то и мне тоже снилось, будто мы все деревья.

— Собственно, почти никого не осталось, — сказал Вася. — Да! Севостьян Ариныч. Он — дипломат, он пишет объяснительные записки к проектам. Его трактовки оригинальны, смелы, ему предрекают будущее…

— В мои-то годы? — спросил Севостьян Ариныч.

— Дорогой мой, сейчас какие твои годы? Юноша. В том-то и дело, друзья, что источник счастья — это вторичное. Первое — мой источник. Без юности, долголетия и здоровья какое же счастье. У Севостьяна Ариныча тоже есть конкуренты, злопыхатели, но он борется. Далее. Кто еще? Вера и Тася. Тася — профессор. Не помню чего. Ты глядишь в какую-то трубу, кажется, ты физико-математико-астроном, ты открыла формулу вечного в бесконечном, завистники не дают ей ходу, но ты борешься. А ты, Вера, писатель, ты пишешь нужные всем нам книги.

Почтальонка Вера, отличимая от всех только почтовой сумкой, вздохнула:

— И у меня завистники, Василий Сергеевич?

— И у тебя.

— Но ты борешься, — утешил Деляров.

— Я не пойму одного, — заговорил Кирпиков, и Вася показал жестом, мол, пожалуйста, опять он. — Не пойму я одного, Василий, сон-то, конечно, сном, но чего это ты все добавлял: завистники, недруги, злопыхатели?

— Успокойся, у тебя их нет, — сказал Вася. — Вода второго источника не подействовала на тебя даже в моем сне.

— Мне завидовать, конечно, глупо, мое место такое, что никто не зарится, но ты объясни. Если человек делает хорошо, то почему ему мешать?

— Святая простота, — отвечал Вася. — Это в природе человека. Лариса пишет полотно, оно занимает чье-то место на стене, оно отвлекает людей от других картин. А чем хуже другие?

— И они тоже борются?

— Да.

— И счастливы в борьбе?

— Да.

— То есть если Лариса напишет плохо, то им будет хорошо?

— Да.

— Что же это за счастье — радоваться беде? Нет, Вась, чего-то не то.

— А вот мой сон, — вмешалась Вера. — Будто бы мы все деревья, а вы, Василий Сергеевич, главное.

— То есть?

— Только не подумайте, не дуб.

— А мне снился сон, — сказал Деляров, — будто мы все винтики, болты и гайки, а вы, Василий Сергеевич, шестерня.

— А мне снился сон, сказала Физа Львовна, — будто бы мы все минералы, то есть камни. А вы, Василий Сергеевич, хризолит.

— Кирпиков, конечно, булыжник? — спросил Вася, смеясь. — Ну, друзья, потехе час, делу время. Разбирайте кружки, стаканы, идемте пить мою хрустальную. Пока только ее. Будем надеяться, что и второй источник будет открыт. Пора детям перестать играть в куклы. Или кто-то думает иначе? Тогда ваши предложения. Нет? Встали и пошли.

Все встали и все-таки ждали от Васи еще чего-то.

— Вот и сон мой объяснился, — сказал Вася, — слезы — к источнику, а золото — это антураж, это фон для слез. В конце сна я выразился так, — Вася умолк, тем самым увеличив внимание, — я обронил такую фразу: «Деньги в связи со мной теряют цену. Теряет цену также их золотое обеспечение». Я пока не решил, чем его заменить. Физа Львовна, вы записываете?

— Теряют не теряют, — закричала Оксана, — а нас за план шерстят.

Ее можно было понять: сны снами, вода водой, а работа работой. Деньги Афони кончились, ведь ничто не вечно. Оксана и Лариса, теперь и сами поверившие в хрустальную зюкинскую, предложили выход. Алкогольные напитки выливать по-прежнему, стеклотару затаривать целебной водой. А с буфетом Ларисы еще проще — заливать бочки целебной водой, подводить компрессор, нагазовывать и приравнивать к газированной воде с тройным сиропом.

Работа закипела. Шла она под лозунгом «С такой работой запустим всю пьянку!» и напоминала фордовский конвейер двадцатых годов нынешнего столетия: бутылки выливали, ополаскивали внутри (ополаскивали в респираторах, чтоб не слышать запаха этой гадости), отмачивали этикетки, отдавали их Васе, а бутылки заливали хрустальной. На новых этикетках писали «зюкинская хрустальная», дату и девиз «пей для здоровья». Этикетки проверяла на грамотность дочь Афони.